Дубэ сжала кулаки, опустила голову.
— Назовите мне сроки, — прошептала она.
— У тебя месяц времени. Потом я требую его головы и сосуда его крови для нашего бога. Меня не интересует способ, поступай как знаешь. Если я не получу того, что желаю, я брошу тебя в самую глубокую камеру и оставлю тебя умирать. Тебя пожрет зверь. И ты не будешь одинока. Сколько дней ты будешь сопротивляться, столько умрет просителей. — Иешоль ухмыльнулся. — А теперь иди, иди молись.
Дубэ вышла из комнаты. Она не видела выхода. Его не было.
Она отправилась в путь утром. Быстро прошла по храму, не останавливаясь, не глядя на огромную статую за алтарем. Она поставила Реклу в известность, и та не стала возражать.
— Скажи и Шерве.
— Я позабочусь.
Дубэ встала, собралась уходить, но Рекла остановила ее:
— Желаю тебе ни пуха ни пера, Дубэ, ты увидишь, что после выполнения этой миссии тебе станет лучше, — и улыбнулась.
На этот раз Дубэ взяла лошадь. Она не хотела тратить время, и вообще хотела как можно быстрее уехать отсюда.
Она помчалась, пустив лошадь бешеным галопом. Не более трех дней — она все рассчитала.
Это напоминало бегство, а на самом деле было самым тяжелым из всех ее путешествий.
В действительности Дубэ еще не решила, что делать, но на всякий случай взяла с собой сосуд. Она спрятала его в потайном кармане, подальше от чужих глаз.
Солнце выглянуло в середине дня. Вот уже три месяца, как она его не видела. Солнце показалось ей теплым и нежным. В воздухе пахло весной. В Доме это не было заметно. Ночь заглушала даже представления о временах года, а запахам цветов и свежей травы не удавалось проникнуть в ее комнату. Вместо ароматов цветов — тоскливый запах крови, смерти, скал и земли.
Земля Солнца, родная земля, встретила ее яркой зеленью своих лугов. Деревья уже расцвели, воздух был ароматным. Дубэ плохо чувствовала себя из-за волнения.
К прежним воспоминаниям о любимом Учителе присоединились недавние — о двух с половиной годах, что она провела в одиночестве, став воровкой. Эти годы никогда не казались ей прекрасными, но они были годами свободы, а сейчас свобода была той роскошью, которую она не могла себе позволить.
Макрат остался прежним: беспорядочным, прекрасным и нищим одновременно, но прежде всего огромным и живым.
Она прошла по рынку, где пять лет назад увидела свою мать. Ее здесь больше не было, она давно это знала.
Дубэ и не думала, что при виде Макрата ей станет так плохо. Словно из тюрьмы, сквозь решетку она смотрела на мир. Она была дома и одновременно за тысячу верст отсюда. Она чувствовала цепи, которыми была прикована к Дому Гильдии.
Дубэ шла, сжимая рукой кинжал под плащом. Что она будет делать, когда увидит Дженну? Неужели она действительно подчинится приказу Иешоля? А если она этого не сделает? Другие невинные умрут, и гораздо худшим образом. Если она захочет, то сможет убить Дженну так, что он и не заметит, умрет без страданий. Это было бы чуть ли не актом милосердия.
Она в ужасе затрясла головой. Наконец, она решилась.
«Я только пойду туда. Посмотрю, и все, и ничего больше».
Она знала, где искать его, знала все места, где он воровал, места, куда ходил. Она знала о нем все. Теперь, когда Дубэ потеряла его, она поняла, что он был ее единственным другом. Она всегда старалась держать его подальше от себя, прогоняла его, но это не помогло.
Она увидела его издалека: худой, как всегда, в поношенном коричневом плаще. С первого же взгляда она поняла, как сильно он изменился и сколько вынес за эти месяцы.
«Кто так любит», — сказал Иешоль, и теперь Дубэ поняла. Она почувствовала, как сжимается ее сердце.
Он был бледнее, чем обычно, и не такой живой, как всегда. Он не работал, казалось — он просто прогуливается.
Дубэ последовала за ним. Она испытала прежнюю радость, как тогда, когда отыскала свою мать: она смотрела со стороны на любимого человека. С волнением она шла за ним, наблюдала за его поведением, за жестами, которые ей были так хорошо знакомы. Она с волнением, с трепетом узнавала его: он бродил, как неприкаянная душа, ходил по тем местам, где раньше не бывал, она узнавала его манеру говорить, его печальное настроение. Все, что сказал Иешоль, было правдой. Он искал ее.
