— Как… как хотите… — произнес Дженна.
— Спасибо, — почти смущенно сказал мужчина. — Спа… но кто ты?
И это все: только красный закат и стук ее башмаков по камням. Но Дубэ уже знала, что бежать ей некуда.
Она бродила по разным кварталам, переходя от убогих трущоб на окраинах к памятникам в центре города, и чувствовала внутри себя пустоту. Дубэ рыдала. Кто-то остановился и окликнул ее:
— Девочка, что с тобой?
Она не ответила.
Наступила ночь, но для Дубэ это не имело значения. Учитель, наверное, ждал ее, а может быть, и нет.
На пустынных улицах гулко раздавались звуки ее шагов. Она не хотела возвращаться домой, не хотела проходить мимо лавки своей матери. У нее не было дома, и это было правдой. Когда кто-то тронул ее за плечо, она медленно обернулась.
— Какого черта ты бежишь?
Дженна задыхался.
Они остановились на маленькой площади, печальной и пустынной. Сели на край разбитого фонтана, заполненного илистой водой, издававшей запах гнили.
— Почему ты не рассказала мне всей правды? — спросил ее Дженна.
Она не знала, что и ответить.
— Мне было стыдно.
— Как это произошло?
— Случайно. Мы играли и…
— Не говори больше ничего, не надо. Мне… мне не хочется.
Дубэ не ответила. Есть вещи, которые не выразишь словами.
Она вернулась домой на рассвете. Учитель сидел за столом, на столе стояли две миски с молоком. Она не знала, что ему сказать, но один его вид Дубэ успокоил. Печаль сменилась надеждой на утешение.
— У нее нет для меня места, — произнесла Дубэ на одном дыхании.
Взгляд Учителя был теплым, понимающим.
— Мой отец умер, когда искал меня, она переменила свою жизнь. Все, что было раньше, теперь не существует, и я…
— Ты ничего не должна мне объяснять.
Он встал и обнял ее. Это был настолько необычный и неожиданный жест, что Дубэ была изумлена, она застыла. Потом она тоже горячо обняла его и заплакала, как ребенок. Это были ее последние детские слезы.
В тот день они не тренировались. Они просто были вместе, отправились за покупками в старый город. Учитель дал ей денег, как и обещал, и вместе они выбрали новый плащ.
— Ты держалась молодцом в тот вечер, — сказал он ей, и она улыбнулась ему, глядя опухшими от слез глазами.
В новом плаще, опустив капюшон на глаза, Дубэ с Учителем вернулась домой на закате. Она все еще думала об отце, и всегда будет о нем думать: эта боль, она знала, никогда не отпустит ее. Но Учитель с ней, рядом. Если они и погибнут, то вместе.
— Наконец и ты сделала свой выбор, — сказал он ей вдруг, — но без меня.
Дубэ почувствовала, как слезы подступают к горлу.
— Ты ошибаешься, Учитель. Я давно сделала свой выбор.
Медленно, стесняясь, она взяла его за руку, сжала ее.
Он не отдернул руки, но ласково взял ее тонкую руку в свою.
Дубэ не стало лучше после нескольких дней отдыха. Дом весь был наполнен энергией действия, напоминал движущийся механизм, и она, как одно из его колесиков, не могла уклониться от всеобщего движения.
Дубэ провела всю ночь в безутешных рыданиях, одна в своей комнате. Наступило неумолимое утро, и Рекла постучала к ней в дверь.
— Пора, — просто сказала она.
Дубэ шла по коридорам, ничего не понимая, все здесь было жутким, неестественным. Она встречала тех же людей, которые накануне ликовали в момент принесения просителя в жертву. Лица у них были такие же, как обычно, казалось, что их ничто не трогает. Она же, напротив, не могла заставить себя забыть прошедшую ночь, ощущала себя нечистой оттого, что видела жуткое зрелище.
Придя в термы, Дубэ обессиленно бросилась в воду и поплыла, почти не прилагая усилий. Она снова надеялась, что вода может очистить ее, все смыть. Но забыть ужас было невозможно.
В трапезной она долго смотрела в свою миску и никак не могла взять в руку ложку.
— Ну что? Ты не ешь? — спросила у нее Рекла.
Дубэ проглотила две ложки молока и кусочек хлеба, чтобы Рекла осталась довольна. И снова ощутила запах крови.
В храме она не слышала ничего из того, что говорила Рекла. Она могла думать только о том, что зверь подступил ближе, чем обычно. Она в первый же вечер слышала издалека его рычание, и внутри нее что-то отзывалось на этот крик, она не могла отрицать этого. Именно это волновало ее. Ей не становилось лучше, и не потому, что каждую неделю она должна была принимать снадобье, а оттого, что Гильдия делала все для слияния ее сознания со зверем. Оставаясь здесь, в конце концов она привыкнет. В конце концов между ней и зверем не будет никакой разницы.
