В общем, я подумала и решила, что обязательно скажу обо всем маме, но чуть позже. Когда выбора не останется. Не потому, что боюсь (не станет же она на мне опыты ставить, в конце концов?!), а просто чтобы раньше времени ее не волновать. Мало ли, вдруг этот призрак мне только кажется? А она разнервничается, поднимет панику, устроит хаос…
– Поехали в твою блинную, – мрачным голосом подытожила наконец.
– А как же привидение? – удивился Алекс.
– Да что ему сделается? – буркнула, не поднимая глаз. – Хочет – пускай любуется. Вот когда от стены отойдет, тогда и начну переживать.
Тем более день меня ждал такой, что нервы и правда стоило поберечь…
Блинчики, кстати, действительно оказались вкусными: со сгущенкой и кофе – просто объедение. Особенно на голодный желудок. Я стрескала штук пять, и это несмотря на то, что все еще пребывала в расстроенных чувствах. Полина на моем месте сожрала бы и повара заодно: она, когда переживает, всегда ест много и все подряд. Помню, как-то перед экзаменом проглотила семь штук полновесных шоколадок, то есть начисто опустошила мой буфет. А потом с видом Горлума облизывала фольгу: мне было реально страшно ее у подруги отбирать…
– О чем задумалась? – отложил вилку Алекс. Капелька меда (он принципиально не ел сгущенку, считая ее слишком сладкой, зато мед, порой вместе с сотами, уминал в таких количествах, что в моем организме давно бы все слиплось) стекла на подбородок, и у меня появилось почти непреодолимое желание его облизать. Но я справилась: моя сила воли бывает воистину несгибаемой (особенно когда этого не требуется) и, протянув парню салфетку, выразительно постучала себя пальцем по челюсти.
– Вспомнила кое-что смешное… что ты делаешь?! – отшатнулась, когда он протянул руку и попытался качественно так обтереть меня салфеткой. В смысле, не всю меня, а ту часть, на которую я только что указала.
Алекс удивился:
– А ты разве не об этом попросила?
– Нет, конечно! – Круглыми глазами огляделась по сторонам, ожидая увидеть осуждение в глазах соседей, но… никого из «ранних пташек», завтракавших за маленькими круглыми столиками блинной, мы с нашими умываниями не волновали. – У тебя мед на подбородке, – объяснила шепотом. В ответ Алекс коварно улыбнулся и сунул салфетку мне в руку.
– На! – заявил, придвигаясь ближе. – Три.
Очень осторожно я коснулась его лица, чувствуя, как мои щеки быстро покрывает бордовым цветом. Черт, и как ему удается все время меня смущать?!
– Сегодня буду поздно, – буркнула, чтобы хоть как-то отвлечься. Алекс вопросительно изогнул бровь. – Пойду с Полиной на йогу. А потом куда-нибудь выпить. Вернее, запить горечь поражения.
– Не понял?
– Ну это же йога, – вздохнула с тоской. – Нас выгонят минут через тридцать после начала занятия. Конечно, мы очень расстроимся и пойдем в бар.
– У тебя что, еще и таланты ясновидящей прорезались?
– Это не предсказание, – положила я грязную салфетку на стол. – Это прогноз, основанный на исторических данных. Однажды нас уже изгоняли из племени.
– Сейчас все может быть иначе.
– Могло бы, конечно, – улыбнулась я. – Но Полина с тех пор совсем не изменилась, а учителя восточных мудростей еще терпеливее быть просто не могут. И если сегодня нам не посчастливится обучаться у истинного дзен-буддиста, вечером мы опять будем пить.
– Это, наверное, какая-то особая логика, – покачал головой Алекс.
– Мужчинам не понять?
– Нет, – поднялся он из-за стола. – Поехали в школу.
Я подпрыгнула следом, еще не зная, как сильно ошибалась. Бывают в жизни ситуации, которые невозможно предсказать. Насколько бы логичными ни казались выводы.
Мне никогда особо не нравились четверги. То ли сказывалось мое личное невезение, то ли это был всемирный заговор учителей, но первыми парами в этот день мне всегда ставили языки. В бывшей школе это был немецкий, который преподавала такая злобная бабуля, словно за ее плечами были восемьдесят лет коммунизма, две войны, все великие перестройки, и она физически, вот прямо всем своим существом, ненавидела тех, кто выбрал язык «фрицев» по вкусу, а не во благо родины. Она скрежетала зубами всякий раз, когда видела в учебнике фразу: «Добрый день, меня зовут Ганс, я родился в Берлине», а предложения, которые мы для нее переводили на контрольных, могли бы сломать психику какому-нибудь дошколенку. В гимназии «для богатых» такого себе, ясное дело, никто позволить не мог. Но вместо немецкого меня зачислили в группу французского языка. В
