— Принеси украшения! — приказала Нилуфар.
Хэка вышла исполнить распоряжение.
Нилуфар закрыла грудь драгоценными ожерельями. Выбрав самое крупное ожерелье, она показала его рабыне.
— Хэка!
— Да, госпожа!
— Мужчины больше любят женщин, если они в золоте. Но иногда они покупают рабыню, одевают ее роскошно и лишь потом наслаждаются ею.
Нилуфар рассмеялась.
Хэка смотрела на египтянку испуганными глазами. Какие чувства владели ее госпожой? Неудовлетворенная страсть? Жажда мести? Или затаенное страдание?
Поднимаясь на колесницу, Нилуфар спросила:
— Апап сказал тебе, где живет поэт?
— О деви!
— Нет, нищая! — рассердилась Нилуфар.
Колесница тронулась. Хэка стояла позади госпожи.
Юноши останавливались, пораженные диковинным обличьем чужеземной красавицы, но Нилуфар не замечала ничего — она была занята своими мыслями. Она не знала, что скажет поэту, но ее влекло к нему с неодолимой силой.
Египтянке показалось, что колесница движется слишком медленно.
— Эй, возничий! Ты что, заснул?
— Нет, госпожа!
Буйволы пустились вскачь, из-под их ног взвились клубы пыли. Но даже бешеная езда не принесла успокоения Нилуфар.
— Возничий! Ты знаешь, куда ехать?
— Знаю, госпожа, — ответил возничий, с трудом удерживая разогнавшихся буйволов.
Колесница остановилась перед небольшим домиком. Нилуфар спрыгнула на землю и, немного помедлив, постучалась в дверь.
— Поэт!
Изнутри донесся тихий голос:
— Кто там?
— Можно войти?
— Добро пожаловать, гостья! Дом Виллибхиттура открыт для всех. Чужого богатства ему не нужно, у него есть любовь, и это сокровище никто не сможет отнять — ни самый богатый купец Мохенджо-Даро, ни сам великий бог…
Нилуфар вошла. Поэт лежал на постели.
— Вы? — удивился Виллибхиттур. — Добро пожаловать, о прекрасная!
Он спокойно улыбнулся и, видимо, не думал подниматься. Нилуфар почувствовала себя оскорбленной.
— Деви! В ваших глазах столько презрения, столько недоверия! Что с вами?
Виллибхиттур приподнялся и сел на постели.
— Из какой ты страны, поэт? — раздраженно спросила Нилуфар. — Видно, ты незнаком даже с обычаями гостеприимства!
— Не гневайтесь, деви! — улыбнулся Виллибхиттур. — Пусть богачи Мохенджо-Даро приветствуют рабов. Тогда и Виллибхиттур будет вежлив с богачами…
Гнев Нилуфар сменился удивлением.
— Ради чего доставляет себе деви такое беспокойство? Что ей угодно?
— Твоей жены здесь нет? — спросила Нилуфар, окинув комнату беглым взглядом.
— Нет. Я нездоров. Сегодня она ушла одна.
— А знаешь ли ты, с кем она сейчас?
— Если Вени имеет дело с существом в человеческом образе, мне нечего беспокоиться. Когда же она встретит зверя…
— А разве ты не знаешь, — прервала его Нилуфар, — что и среди людей встречаются волки?
Поэт рассмеялся.
— Госпожа! Вы — женщина, и сегодня в вас говорит женская кровь…
Вошла Хэка и с тревогой взглянула на Нилуфар.
— Госпожа, уже пора…
— Выйди, рабыня!
— Как вам будет угодно! — с поклоном ответила Хэка и удалилась.
С минуту Нилуфар смотрела в глаза Виллибхиттуру. Потом, улыбнувшись, спросила:
— Говорят, ты великий поэт?
— Нет, деви. — Он смущенно опустил голову. — Я всего лишь раб красоты, я нищий, смиренно выпрашивающий любовь…
— Готов ли ты исполнить мое желание?
— Повелевайте, господа. Для меня нет большей чести, чем служить вам…
— Можешь ли ты сложить песню о страдании, терзающем мое сердце?
Поэт улыбнулся.
— Сложить песню? Подойди ко мне, красавица!
Нилуфар смело подошла к юноше и села рядом с ним.
Она смотрела на него недоверчиво, как упрямый, ребенок, которого подозвала к себе старшая сестра.
— Разве так уж велики твой страдания? — спросил поэт, пристально глядя в глаза египтянки.
Нилуфар стало стыдно.
— Посмотри вокруг, деви! Беспощадный бич гуляет по человеческим спинам — это ранит меня больнее, чем лукавые стрелы женских глаз. Как удивительна ваша страна, — здесь поэт должен слагать песни по велению других! Люди вокруг просят хлеба, а ты ищешь любви — не странно ли? Я не знаю, госпожа, так ли велики твои страдания, чтобы слагать о них песни?
— Ты груб и неотесан, глупый мечтатель! — рассердилась египтянка. — Ты посмел разжечь костер в роще моей души! Ты хочешь погубить меня? Хочешь обратить в прах все мое достояние — все, что я выиграла на этом бесстыдном игрище, рискуя поплатиться жизнью?
