Гибель красных моисеев. Начало террора, 1918 год - страница 154
разучились ей. От того массы народные пошатнулись в нравственной своей культуре».
Это последняя запись в дневнике публициста М.О. Меньшикова.
На следующий день его арестовали и еще через шесть дней расстреляли на берегу Валдайского озера…
Очевидцы рассказывали, что, придя на место казни, Михаил Осипович встал лицом к Иверскому монастырю, опустился на колени и стал молиться.
Первый залп для устрашения дали сыновья комиссара Губы — одному было 15, а другому 13 лет. Однако этим выстрелом задело левую руку. Когда Меньшиков оглянулся, последовал новый залп. Стреляли в спину, и упав, Михаил Осипович конвульсивно забился об землю, судорожно схватывая ее пальцами. Тотчас же к нему подскочил чекист Давидсон и выстрелил в упор два раза в левый висок.
— Правда ли, что судят Меньшикова?.. — спросила, прибежав к штабу, М.В. Меньшикова.
В ответ она услышала взрыв грубого хохота.
— Это ученого? Это профессора в золотых очках? Да его уже давно расстреляли на берегу озера.
«Он лежал с открытыми глазами, в очках, — вспоминала М.В. Меньшикова. — Во взгляде его не было ни тени страха, только бесконечное страдание. Выражение, какое видишь на изображениях мучеников. Правая рука мужа осталась согнутой и застыла с пальцами, твердо сложенными для крестного знамения. Умирая, он осенял себя крестом».
С того места, где расстреляли Михаила Осиповича, видны кресты на соборах Иверского монастыря и городского валдайского храма.
Эти кресты, озаренные екатеринбургским сиянием, и видел в последние мгновения своей жизни русский монархист Меньшиков, сумевший прозреть в сентябре 1918 года то, что надо понять и нам, живущим в другом веке и другом тысячелетии.
Зримо и отчетливо было явлено русскому человеку в Екатеринбурге, к какому безнаказанному глумлению инородцев над Россией приводит наша любовь к собственным заблуждениям, наше нежелание отступить от своих обольщений и пристрастий…
Глава десятая.
НОВОЛАДОЖСКАЯ ВАНДЕЯ
Вплоть до настоящего времени причины Вандейского восстания еще недостаточно разъяснены… Была причина, которая одна могла поднять целые области. Это был рекрутский набор, объявленный Конвентом.
П.А. Кропоткин
Устрашение является могущественным средством политики, и надо быть лицемерным ханжой, чтоб этого не понимать. Трудно обучить массы хорошим манерам…
Л Д. Троцкий
Все события происходили смутно и невнятно, и даже само начало восстания оказалось неожиданным для его организаторов и руководителей…
1
«Соседняя с нами Хваловская волость, не имея у себя ни Совета, ни военного комиссариата, вторглась в нашу Колчановскую волость в ночь на девятнадцатое»>{259}.
«С 18 на 19 августа 1918 года, когда я спал в саду, карауля вверенные мне совдепом яблони, часа в два ночи в садовничий домик вошло двое вооруженных револьверами людей, разбудили меня и рассказали, что началось восстание против большевиков, что восстали уже все уезды, кроме нашей Колчановской волости.
Один из восставших был мой школьный товарищ из Хваловской волости Александр Матвеев, а другого, как я узнал, звали Григорием Верховским…
Мы вышли на дорогу, и вскоре к нам подъехали трое верховых, из деревни Ежева… Через несколько минут показался и главнокомандующий Хваловской волостью Григорий Александрович Цветков, который отстал, разыскивая потерянный им револьвер.
Цветков объяснил мне, что в Гостиннополье стоит сорок вагонов с вооруженными крестьянами Новгородской губернии под командой полковника, а также из Новгорода к Ладоге идет три баржи с войсками на помощь нам. Званка уже занята восставшими, и красноармейцы переходят на их сторону»>{260}.
Это не цитаты из набросков к платоновскому «Чевенгуру», это протоколы допросов в ЧК участников первого при советской власти крестьянского восстания.
Смутной и невнятной была та ночь в Новоладожском уезде.
Толпы вооруженных чем попало крестьян бродили в августовской тьме от одного села к другому, бранились, пересказывали, чтобы приободриться, разные слухи и следили, зорко следили, как бы кто не остался в стороне, не отсиделся дома.
Семен Иванович Кравцов, агроном, сын бывшего управляющего имением «Лемон», тот самый, что спал в саду, «карауля вверенные совдепом яблони», так описывал эту ночь:
