— Как я дошел до такого унижения?! — воскликнул он вдруг и поднес руку ко лбу, будто хотел отогнать печальные мысли, которые, как черные тучи, собрались над ним. Мучительные образы не исчезали. Серебристое озеро, горы с величественными вершинами, луна своим кротким светом и даже нежный ветерок, который колебал водную гладь и ласкал прибрежные травы и цветы, не приносили успокоения. Он не слышал даже шума волн у подножья скал. Душа его витала где-то далеко…
Но вот послышался легкий шорох. Он вздрогнул и, повернув голову, увидел, что к нему приближается закутанная в покрывало женщина.
— Кто это? — окликнул он, но, сейчас же узнав, поднялся с места. — Царица, это ты? — спросил он мягким голосом.
— Да, мой любимый государь… — ответила она почти шепотом.
— Здесь? Одна, в такую позднюю пору?
— Разве я одна? Ведь со мной царь Ашот…
— Где же твои прислужницы?
— Я пришла сюда без них, хотела непременно видеть тебя. Привратники сказали, что ты каждую ночь подолгу гуляешь тут… Я этого не знала.
— Да, ночью здесь очень хорошо… Но зачем ты хотела непременно меня видеть? Надо сообщить какое-нибудь известие?
— Известие? Нет.
— А что же?
— Хотела поговорить с тобой несколько минут.
— Не понимаю. Днем ты видишь меня каждую минуту, можешь всегда со мной поговорить. Зачем ночью лишать себя покоя?
— Покоя?.. Разве у меня есть покой? Разве я могу иметь его?
— Царица…
— Часы покоя навсегда утеряны для меня.
— В нашей стране теперь ни у кого не спокойно на душе.
— Сейчас да. Но когда изгонят врага, все обретут покой.
— А с ними и ты.
— Я? О, если б это было так…
— Неужели ты страшишься будущих нападений? Даже сегодня никакая опасность не угрожает тебе. Севан — неприступная крепость.
— Мою крепость и мои твердыни враг разрушил уже давно. Мой мир и покой утеряны навсегда…
— О чем ты говоришь? Ты опять намекаешь на старые обиды?
— О, позволь поговорить с тобой хоть раз, позволь раскрыть свое сердце. Разреши поплакать пред тобою…
— Царица, ты взволнована, тебе надо успокоиться.
— Не гони, умоляю. Оставь мне волнения и страдания. Я нахожу свой покой только в них…
— Но что случилось? Кто-нибудь нанес тебе оскорбление?
— Нет. Старая рана, старая печаль изнуряет и терзает мое сердце. Увы, нет руки, чтоб наложить на нее бальзам и повязку. Я покинута, я одинока, совершенно одинока… О, ты не знаешь, как тяжело быть одинокой!..
При этих словах царица разрыдалась.
— Царица, ты плачешь? Ты не дитя… Что скажут, если услышат? Пойдем, я провожу тебя до твоих покоев. Тебе надо отдохнуть.
— Позволь мне остаться здесь, и ты, мой любимый царь, не покидай меня. Подари твоей царице, твоей несчастной супруге, хотя бы час. Она хочет говорить с тобой. Не отказывай ей в этой ничтожной просьбе.
— Милая Саануйш…
— «Милая Саануйш»?.. Боже мой, неужели ты меня назвал этим именем, не ослышалась ли я? «Милая», сказал ты… О, как я радуюсь этому ничтожному, жалкому слову, этому осколку любви… Зачем господь создал нас такими слабыми? Ты жалеешь меня? Говори, не скрывай… Жалеешь, как нищую. Если бы ты знал, как это тяжело, как невыносимо!
— Но ты не хочешь успокоиться, все волнуешься… Уйдем, уйдем отсюда.
— О нет. Я больше не уйду отсюда, я не уйду от моего любимого Ашота… О, прости меня, позволь мне называть тебя так… Ведь я уже спокойна, могу говорить. Я больше не буду волноваться, только дай мне твою руку и обещай, что выслушаешь меня терпеливо.
Царь молча протянул ей руку, царица взяла ее, сжала в своих трепещущих руках и продолжала:
— Благодарю тебя… Видишь, какой ничтожной милостью я довольствуюсь. Потеряв любовь и сердце моего несравненного витязя, радуюсь, когда мне разрешают пожать его холодную, безразличную руку. И мне не стыдно говорить об этом? Гордая Саакануйш признается в этом своему государю? О, как я унижена…
Царица снова разрыдалась и, не в силах сдержать себя, дрожащими руками обняла царя и прильнула к нему.
— Саануйш, милая Саануйш… — прошептал царь и прижал ее к своей груди.
— Молись, чтобы я умерла сейчас… Хочу умереть в твоих объятиях… Это мое единственное желание… — прошептала царица, и голос ее прервался от слез.
