– Ты глянь сюда, такой так спроста не найдешь. Ты глянь, глянь, это ж автоматический, щелк и готово. – Кшись целится в плетущуюся с сумками старую тетку. – Таныгулова, – сообщает он и сжимает губы, – вот ей в спину стрельнул, бах.
– Ну, – говорю я, глядя на удаляющуюся тетку.
– Бах, бах, – изображает Кшись стрельбу. – Пушка что надо, просто так бы и поцеловал. Браток, вог я тебе говорю, это не то что пришел и все. Тут нужно понимать, знать, уметь, чуешь?
– Чую, Кшись, чую. Что у тебя из пасти смердит, – но последнюю фразу я предусмотрительно не произношу, поскольку в данный momento mori козырь в его руках и на его стороне правда, честь и красота.
– Пошли, поставлю тебе хот-дог, – радуется Кшись, так как две с половиной сотни – это две с половиной сотни. – С двойной колбасой.
– Нет, мать приготовила обед, – отказываюсь я и чувствую себя гораздо лучше, сжимая в ладони металлическую рукоять.
– А что? – интересуется Кшись.
– Картошку с цветной капустой, – отвечаю.
– Без яйца? – спрашивает Кшись.
– Без, – говорю.
– А я только с яйцом, – говорит Кшись, – разумеется, жареным.
– А я только с колбасой, – говорю я, – разумеется, вареной.
– Как? – спрашивает Кшись, потому что картина вареной картошки, вареной цветной капусты и вареной колбасы категорически противоречит общепринятому и почитаемому канону блюд в этом засраном спальном микрорайоне города.
– Как накакал, – говорю, – так и съел.
Стоит ли дожидаться пришествия какого-то необыкновенного воплощения Шивы, которое произведет вселенский смертомучительныи расхерач?
Она – олицетворение суки. Эталон внутренней гнили. Источник всяческой неприязненности. Символ извращенных систем. Акт, прерванный неожиданной рекламной паузой.
Ой, Бася, Бася. Почему все устремляется к кровавым финалам чемпионатов мира по футболу? Ведь на самом-то деле ты обычная молодая женщина. Которой просто хочется иметь шубу известного модельера.
Я знаю, Бася, ты хотела быть гидом автобусных экскурсий. Но со столь креативной внешностью у тебя не было выхода – ты стала менеджером. И все благодаря твоему папе. Потому что папа понимает. Папа умеет. Папа знает. Как подсказать несколько слов. Кому нужно. Как вылизать зад. Как влезть без мыла и дважды повернуться.
Какой день. Антициклон наконец уходит. Ветки задумываются, а не выпустить ли маленькие зелененькие листочки. Кучки, оставленные четвероногими нашими друзьями, скукоживаются и исчезают с тротуаров, как снег под первыми лучами солнца. Травка дешевеет. Солнышко блестит. Порошок без примесей. Еда наконец-то доставляет удовольствие. В целом неплохо.
А тут Бася возвращается с рекламной кампании в супермаркете, где она заодно очень удачно отоварилась.
– Мирек, чай! – говорит Бася, копаясь в набитых сумках. – Смотри, Госька, что я себе купила, красиво, да?
– Покажи, – говорю я.
– Чай мне и Гоське, – говорит Бася. – Взгляни, Госька, ты даже не поверишь почем.
– Почем? – спрашиваю я.
– Кажется, я тебя о чем-то просила, – говорит Бася. – Ты что, оглох? Печенье, шампунь, горошек, кукуруза – сегодня все было дешевле.
– А как рекламировала? – интересуется Гоха, щупая блузку.
– Сама, Госька, знаешь, что я тебе буду рассказывать. Я беседовала, показывала, представляла. Посмотрим, что из этого будет. На будущей неделе, может быть, что-нибудь узнаем, наверно, что-то получится, но не могу сказать сколько. Увидим. Директор звонил?
– Нет, – отвечает Госька. – Ой какая красивая, дорого стоит?
– В том-то и дело, что нет. Говорю же тебе, Госька, сходи сама, посмотри, одежда, печенье, масло – все гораздо дешевле, я там полдня провела, но не зря. Не знаю, в чем дело, наверно, какая-нибудь годовщина магазина.
– О-ой, – говорит Госька, поскольку хочет получить отпуск. – Бася, все страшно красивое. А что с отпуском?
– С каким отпуском? – Бася ломает дурочку.
– На следующей неделе, – говорит Гоха.
– Ну да, как нет пути, так господи прости, да? Я должна подумать, Госька, заслужила ли ты его, – говорит Бася. – Нет, ты только глянь, этот крем просто страшное везение.
– Сплошь заграничные товары, – говорю я. – Сплошь заграничные.
