Так что пора сесть и оглядеться.
Он сел и огляделся, чувствуя в голове болезненный прибой, бьющийся о берега проклятого Коса.
— Хирон? — негромко позвал Алкид, уже понимая, что ошибся, что это не пещера на Пелионе, где он не раз бывал в гостях у мудрого кентавра, что здесь так же тихо и уютно, но не пахнет сушеными травами и кореньями; и, пожалуй, для Хирона здесь было бы тесновато.
— Очнулся? — поинтересовался участливый старушечий голосок из-за спины. — Ты уж лежи, милый, лежи лучше, чем скакать-то… а Хирон не здесь, Хирон далеко, в Фессалии. С чего ему здесь околачиваться, умнику четвероногому?
Обернувшись, Алкид обнаружил в углу пещеры горбатенькую крючконосую бабку с удивительно ясными синими глазами — сочетание само по себе странное и вызывающее недоумение.
— Это, — слова давались с трудом, едва-едва прорываясь сквозь гулкий прибой внутри черепа, — это ты меня спасла?
Старуха хлопнула пушистыми девичьими ресницами.
— Дел у меня больше нету, как всяких молодцов из дерьма вытаскивать, — хихикнула она, выудив откуда-то Алкидову одежду и ловко швырнув ее Алкиду на колени. — Прям-таки сплю и вижу, как такого здоровенного лоботряса на плечах волоку! Нет уж, это тебя малыш притащил — у него как забота, так он про Крит и вспоминает, а в хорошие времена и носу не кажет, шалопай…
— Малыш?
— Это для меня, для старой Дикте[72] — малыш; а для всяких — Дий-отец, Зевс-Высокогремящий! Понял?
Алкид кивнул, одеваясь. Хитон оказался свежевыстиранным и слегка влажным, боевые сандалии с бронзовыми бляшками на кожаных ремнях были очищены от косской грязи, а пояс вообще был чужой.
— Благодарю за приют да ласку, богиня Дикте, — встав, он низко поклонился старухе.
— Богиня? — удивилась та. — Нет уж, я из первых, из Уранидов — титанова роду-племени… Ты не гляди, что старая — это я для тебя старая, от греха подальше-то!
— От какого греха? — усмехнулся Алкид.
— А от главного, — старуха обожгла его синим пламенем молодого взгляда. — Зевс как тебя доставил, так я гляжу: мужчина видный, молодой, небось очухаешься и приставать станешь — а тебе покой нужен, еще уморю тебя до смерти! Вот облик-то и сменила, для безопасности… тут Зевс над тобой убиваться стал: как же, дескать, без Геракла на Флегры идти?! Семья с Гигантами схватилась, а здесь главный союзник без сознания валяется!
Алкид вздрогнул.
Пещера вдруг показалась западней, хитроумной ловушкой, из которой нет выхода.
— Ты лежишь, — продолжала меж тем Дикте, — малыш чуть не плачет, вдруг девка эта влетает, с копьем, чуть глаз мне не выколола! Афина Промахос, значит… И давай отцу рассказывать: Геракл Кос взял, Эврипила-басилея убил, так что не того ты, папаша, спасал! Ну, малыш себя по лбу хлоп, дочку за шиворот — и помчались, как оглашенные… а тебя мне оставили. Подлечи, говорят, и пускай валит на все четыре стороны!
Дикте резко замолчала.
И почти сразу же в пещеру шагнул высокий воин, снимая глухой конегривый шлем.
Серебряные львы с поножей гостя оскалились в лицо старухе; одинокая седая прядь упала воину на глаза, он отбросил ее и в упор посмотрел на застывшего Алкида.
— Ты помнишь меня? — ясно и звонко прозвучал вопрос.
— Да, — Алкид нарочито медленно потянулся, словно после долгого сна, — я помню тебя, Арей-Эниалий. Когда-то я отказался быть твоим возничим.
— Зато сегодня я пришел наниматься к тебе в провожатые. — Арей выхватил из ножен меч с рукоятью из слоновой кости и швырнул оружие Алкиду; тот поймал его на лету.
— На Флегры? — негромко спросил Алкид.
— На Флегры.
— А ты уверен, Эниалий, что я пойду драться за Семью?
— Уверен. Я догадываюсь, что у тебя есть и помимо Семьи веские причины участвовать в Гигантомахии; но одну из них я знаю наверняка.
— Какую?
— Твой брат уже на Флеграх.
И Арей вышел из пещеры, даже не оглянувшись, чтобы проверить, следует ли за ним Геракл.
