Память эта сегодня уже один раз отозвалась в ойхаллийце — когда Ифит поравнялся с двумя отставшими женихами (он тогда думал, что — женихами) и уже хотел пройти мимо, но в спину молотом ударил тихий двойной вопрос: «Учитель?..»
— Нет, — повторил Ифит, стряхивая оцепенение, — я не пошел искать тебя. Хотя мне, Ифиту Ойхаллийскому, незаметно прожившему на этой земле почти полвека, очень хотелось взглянуть на возницу Геракла, с детства сопровождавшего великого героя. Просто я успел спуститься в гавань, переговорить с отцовскими даматами и пойти обратно короткой дорогой. Хочешь — пойдем вместе?
Лес шевельнулся вокруг них, лениво выгибая спину, и белка проводила взглядом удаляющихся людей, после чего молнией слетела вниз — не пропадать же ореху? А люди шли себе и шли, говоря сперва ни о чем, потом — обо всем сразу, потом говорил один Иолай, а Ифит-лучник только головой крутил да зажигал в глазах потаенные искорки; известковые горные массивы Эвбеи, густо поросшие лесом, словно грудь и плечи сидящего гиганта, круто обрывались к морю — вон уже на скале хорошо видна обнесенная балюстрадой терраса Эвритова дворца, совсем рядом, рукой подать, если иметь крылья, а так придется в обход по тропочке…
— Вон отец стоит, — махнул рукой Ифит в сторону террасы.
Иолай прищурился и не сразу разглядел людей, стоявших у перил балюстрады. Один из них, самый высокий, с белоснежной копной сверкавших на солнце волос, мог быть только Эвритом, басилеем Ойхаллии; узнать остальных — если, конечно, они были знакомыми — не представлялось возможным.
Для Иолая; но не для ойхаллийца.
— Слева от отца — Гиппокоонт, спартанец, — начал перечислять Ифит, — с ним не то девять, не то десять сыновей приехало…
— Слышал, но не видел, — кивнул Иолай, имея в виду то ли: «Слышал о Гиппокоонте, но лично не встречался», то ли «Слышал Ифитовы слова, но отсюда все равно ничего не видно».
— Еще левее — Нелей, ванакт Пилосский, приведший дюжину сыновей…
— Лиса, — коротко бросил Иолай; подумал и добавил: — Старая лиса.
— Справа — элидский басилей Авгий…
Лицо Иолая отвердело, стало гораздо старше, жестче — и Ифит поспешно добавил:
— Отец состязания за руку Иолы посвятил Аполлону… так что все старые счеты — не здесь.
Иолай не ответил.
— Люди говорят, — осторожно сказал Ифит-лучник, — что когда Геракл Авгию конюшни чистил… ну, не сказал, что послан Эврисфеем, — и потребовал платы. Это правда?
— Правда, — отрезал Иолай, катая желваки на скулах.
— А когда обман всплыл — Авгий Геракла выгнал, а Эврисфей деяние не засчитал.
— И это — правда.
— Так за что ж обижаться? Было ведь сказано — подвиги без помощи богов и без платы людей…
— И впрямь, — буркнул Иолай, успокаиваясь. — Отхожие места Эллады руками выгребать — без помощи богов и без платы людей… точно, что подвиги. Ладно, забыли. Счеты — потом. И не здесь. Ну, Ифит, давай дальше — кто там рядом с честным Авгием-элидянином?
— Лаомедонт, правитель Трои…
Ифит запнулся. Весь ахейский мир знал о том, что три-четыре года назад Геракл спас Лаомедонтову дочь Гесиону от морского чешуйчатого гада, а высокородный троянец — кстати, добровольно принесший свое дитя в жертву — заперся в стенах города и, подобно Авгию, изгнал благодетеля прочь.
«Жизнь без помощи богов и платы людей, — подумал ойхаллиец. — Подвиг? Или каторга?..»
Задумавшись, Ифит пропустил момент, когда терраса опустела.
— Куда это они? — пробормотал он, на миг забыв про собеседника. — Да еще так быстро…
— Не знаю, — напомнил Иолай о себе. — Знаю только, что Алкид в свое время пообещал мерзавцу Лаомедонту: «В следующий раз — убью». А он у меня — в смысле мой дядя Геракл — человек слова. Если обещал — выполнит.
Не сговариваясь, оба мужчины переглянулись и пошли по тропе вверх.
Быстро пошли.
Почти побежали.
Далеко под ними, прячась от соленых ветров за громадой скалистого утеса, пенные языки моря жадно вылизывали мерцающую полосу песка и гальки; косые лучи солнца вспарывали сине-зеленую плоть, кипящую бурунами вокруг выставленных кое-где каменных боков, мокрых и глянцево-блестящих — но людям, двум крохотным фигуркам на тропе, было не до взаимоотношений моря, солнца и земли.
