После того, как ее маленькие черные глаза осматривают меня с ног до головы, я говорю: «Здравствуйте, миссис Беландер», — что становится еще одной проверкой.
Она не отвечает на мое приветствие, и становится ясно, что она не узнает также и мой голос. Моя гортань, которую доктор Абремс назвал голосовым органом, также была повреждена взрывом, и хотя после этого все еще могу говорить. Мой голос стал намного ниже, и в нем появилась противная хрипотца, словно горло все время воспаленно.
Вспоминаю, как в английском госпитале Энрико Руселли говорил о говорящих деньгах, и я уже почти достал свой бумажник, как она вдруг спрашивает:
— Ветеран?
Я киваю, и ее лицо становится мягче:
— Бедный мальчик.
Я следую за ней наверх по лестнице — все четыре пролета. Синие вены на ее пухлых ногах набухают, словно подкожные черви.
Квартира, которую она сдает в аренду, маленькая и с низкими наклонными потолками. Две комнаты, кухня и спальня. Кровать, которая на самом деле всего лишь раскладушка. Но все выглядит очень опрятно: светлые окна, натертый воском пол, черная печь, сверкающая лакированными кирпичами.
Выглядываю из окна кухни на шпили церкви Святого Джуда. Вытянув шею, ловлю отражение в окнах соседних трехэтажек покатой крыши Врик-Центра. Меня посещают мысли о Николь Ренард, и ловлю себя на том, что не думаю о ней… о, возможно, уже пару часов.
Я оборачиваюсь, чтобы найти миссис Беландер с ладонью обращенной ко мне.
— Оплата вперед.
Она всегда была так щедра, когда я выполнял ее поручения, и ее чаевые сполна обеспечивали мне билеты в кино за десять центов в кинотеатре «Плимут» на субботний дневной сеанс. Она испекла пирог на мой День Рождения, мне тогда исполнилось тринадцать. Это было пять лет тому назад, и с тех пор утекло очень много воды. В любом случае, я плачу ей арендную плату на месяц вперед, и она расписывается в квитанции, сидя за столом на кухне. Стол в кухне накрыт красно-белой пестрой клеенкой. Такая же была у нас дома, пока не наступили тяжелые времена. Мои пещеры размокают, и я ищу свой носовой платок.
Она вручает мне квитанцию. Там, где должно быть мое имя, ее неровным почерком написано слово «арендатор».
Меня это устраивает. В настоящий момент я знаю, что действительно анонимен, что я больше не Френсис Джозеф Кассавант, а просто арендатор во Френчтауне.
— Спасибо, миссис Беландер, — снова проверяю я.
— Вы знаете, как меня зовут, — говорит она, на сей раз ответив, не спрашивая, а утверждая, подозрение возвращается в ее глаза.
Я быстро думаю.
— На почтовом ящике, внизу… — отвечаю я, предполагая, что ее фамилия написана на нем. Но, удовлетворенно согласившись, она кивает.
— Всегда останавливайтесь у меня, — поет ее канадский акцент. — Я сейчас угощу вас горячим супом, чтобы вы отогрелись…
После того, как она уходит, еще раз подхожу к окну и смотрю на падающий с небес дождь. Я снова дома во Френчтауне. Я думаю о пистолете, спрятанном где-то у меня в рюкзаке, и знаю, что моя миссия должна начаться.
* * *
Позже, я зажигаю свечу в церкви Святого Джуда.
Запах испаряющегося воска и дымок ладана, волшебные ароматы повиновения наполняют помещение церкви. Помню дни, когда служил мальчиком при алтаре у Отца Балтазара и отвечал ему на латыни, о чем сейчас вспоминаю с ужасом.
Стою на коленях и молюсь.
Я молюсь об Энрико и надеюсь, что он, наконец, вернется домой и привыкнет к своему новому состоянию тела, хотя это звучит ужасно — состояние тела. У него нет обеих ног и левой руки. «Благодарю Христа, за то, что я отроду правша», — сказал он однажды, но не думаю, что он действительно так ему благодарен.
Я также молюсь за упокоенные души моих родителей. Мать умерла, когда мне было шесть, при родах моего брата Раймонда, который прожил всего лишь пять с половиной часов. Отец умер пять лет назад от сердечного приступа в подсобном помещении расчесочной фабрики в Монументе, хотя мне всегда казалось, что на самом деле он умер намного раньше, одновременно с матерью, а также собираюсь помолиться за дядю Луи, который опекал меня до того момента, пока я не ушел в армию.
Я, конечно же, молюсь за Николь Ренард, за ее удачу, где бы она сейчас не была.
