— Этот поиск, наверное, будет долгим. У нас слишком разные взгляды на проблему. Между нами еще слишком много подозрительности и неискренности. Америка и Россия — «инвалиды “холодной войны”». Главное — не откатиться к ней снова.
— Но мы ведь катимся.
— Да, слишком много неуклюжих движений с обеих сторон.
Чувствую, что этот разговор портит настроение нам обоим. И потому увожу его в другую сторону.
Я спрашиваю у Карла, есть ли в академии «дедовщина». Он не сразу понял, что это такое. Пришлось объяснить — это когда старослужащие дубасят молодых. «Для нас это дикость, — говорит Ридцль, — здесь учатся цивилизованные люди, большинство из которых верующие и ходят в церковь».
Гарнизонная церковь — оригинальное строение в виде «гармошки» из вертикально стоящих алюминиевых крыльев. Службы ведутся для протестантов, католиков и иудеев. Тут служат 9 капелланов и проходит около 20 служб в неделю. Кадеты приходят исповедоваться в грехах, самым большим среди которых считается насилие над человеком.
Даже здесь, в святом месте, американских кадетов не покидает чувство юмора. Однажды пришли первокурсники. Увидели на стене странные деревянные кругляшки. Сержант объяснил, что к ним надо во время молитвы приставлять лоб. «Зеленые» дружно припали. Появившийся вскоре офицер чуть не лопнул со смеху — подчиненные исповедовались, прилипнув лбами к… вешалкам.
Офицеры и преподаватели академии живут в уютном жилом городке у подножия гор. Капитан Стив Лемберт пригласил меня на ужин в свой двухэтажный коттедж с гаражом и двумя машинами. У Стива красивая жена Лора, глядя на которую, никогда не скажешь, что она мать троих сыновей. Лемберты накрыли щедрый стол, хотелось быстрее дотянуться до множества вкусных яств. Но неожиданно одну мою руку осторожно взял шестилетний Эндрю, а другую отец семейства. Стив прочел короткую молитву, в которой благодарил Бога за пищу и мирно прожитый день.
Уже была ночь, когда мы со Стивом, прихватив бутылку русской водки и бутерброды, вышли на лужайку у дома и сели в уютные кресла. И снова, как и вчера в гостинице, по мере опустошения бутылки, наши разговоры становились все более откровенными. Я вспомнил слова мудрого полковника Риддля о том, что мозги русских и американских офицеров еще сильно заражены бациллами «холодной войны».
Потихоньку мы со Стивом снова выбрели на ухабистую дорогу российско-американских отношений. Я стал то и дело наезжать на Стива из-за того, что натовцы уже долгое время пытаются держать нас в дураках, заманивая в ловко устроенные ловушки сокращения стратегических наступательных вооружений. И при этом делают умопомрачительные фокусы со своим так называемым «возвратным потенциалом». Наша разведка в Штатах уже устала разоблачать это ракетно-ядерное напёрстничество. Стив хитро улыбается в ответ и говорит:
— Это дело больших политиков. Хотя я понимаю, что никому не хочется оставаться в дураках.
Стив говорит со мной уважительно, но в его словах то и дело звучат нотки, свидетельствующие о чувстве превосходства его страны над моей. Это еще больше раззадоривает меня — есть в этом что-то ущербное. Я вспомнил, как лет десять назад плыл на крейсере в Тихом океане, а команда повстречавшегося нам американского корабля приветствовала нас. А не так давно командир того же российского крейсера рассказывал мне, что теперь американские матросы часто показывают нашим голые задницы.
Но об этом Стиву мне рассказывать стыдно.
— Стив, — говорю я капитану, — мне понравились ваши офицеры и кадеты. Неужели вы действительно считаете, что Россия может угрожать вам и всему НАТО войной?
— Давай лучше выпьем, — уходит от ответа Лемберт, — а о большой политике пусть голова болит у боссов.
— Давай выпьем за наших детей, чтобы они никогда не видели войны, — говорю я.
— О’кей, — оживляется Стив, — хороший тост.
…Высоко в небе сияла галогеновая американская луна. В желтом свете ее плыл над ночными Скалистыми горами крохотный учебный самолетик, который колорадские кадеты прозвали «светлячком». А мне почему-то вспомнился летеха Кропоткин, сын полковника ВВС. Он бросил службу потому, что «два года не видел истребителя»…
