Гиммлеру не хватило смелости выступить против Риббентропа. Он опасался гитлеровского обожания, в глазах которого Риббентроп уступал лишь Бисмарку, пользуясь даже большим доверием у фюрера, чем сам Гиммлер. Таким образом, тщательно подготавливаемый Шелленбергом перевес сил в свою пользу сорвался, и Гиммлер временно лишился благосклонности фюрера. В частном письме своей жене, датированном 16 январем 1943 года, Борман коротко упоминает Гиммлера, который, по его словам, «глубоко оскорблен… Он считает, что шеф к нему несправедлив». Борман утверждает, что пытался успокоить Гиммлера, чья критика по поводу обращения с ним была «весьма горькой и порой язвительной». Он считал, что Гиммлер переживает нервный срыв. Позже Шелленберг, к своему неудовольствию, узнал, что Гиммлер хочет открыто обсудить все это с Риббентропом, что, как представлялось Шелленбергу, было «трусливым бегством от принятия решения». Тем не менее, он согласился, что в будущем любые попытки мирных переговоров должны выполняться через какую-нибудь нейтральную страну. «Я не желаю вникать во все эти подробности, — добавил он. — Это ваша обязанность». В течение этого периода Гиммлер убедил Шелленберга в необходимости поддержания контактов с Лангбеном, и не вызывает сомнений, что на каком-то этапе Шелленберг использовал Лангбена в качестве агента для связи с представителем союзников в Швейцарии. Например, в декабре Хассель записал в дневнике: «С одобрения СД Лангбен беседовал о чем-то с английским представителем в Цюрихе (12 декабря) и с американским представителем (Хоппером) в Стокгольме». Переговоры, как и всегда, ничего не дали, поскольку союзники требовали безоговорочной капитуляции Германии и полного отказа от нацистского режима.
Между тем Керстен, все еще имевший финское подданство, в конце сентября 1943 года переехал с семьей в Стокгольм, где был представлен американцу Абраму Стивенсу Хьюиту, находящемуся в Швеции в качестве чрезвычайного посла Рузвельта. Вскоре Керстен установил, что Хьюит, ставший его пациентом, разделяет мнение о том, что войну следует закончить как можно скорее путем мирных переговоров, и особенно теперь, когда угроза со стороны России столь велика. Керстен предложил обсудить этот вопрос с Гиммлером, и 24 октября послал ему письмо финской дипломатической почтой.
Керстен начал письмо словами о том, что оно содержит «предложения, которые могут оказаться чрезвычайно важными для Германии, Европы, и даже для всего мира. Я хочу предложить возможность достойного мира». Затем он перешел к описанию влияния Хьюита на американское правительство и к предложению мирных переговоров, которые Хьюит считает возможными при условии отстранения Гитлера и нацистской партии от власти и предания нацистских лидеров суду за их преступления. «Заклинаю вас, герр рейхсфюрер, не выбрасывать это письмо в корзину, — писал он, — но принять его с человечностью, свойственной сердцу Генриха Гиммлера». Он предложил послать в Стокгольм Шелленберга для встречи с Хьюитом. В каждом абзаце он взывал к гиммлеровскому тщеславию и завершил письмо на высокой ноте: «Судьба и сама история вручают вам возможность прекратить эту ужасную войну».
Керстен также предпринимал попытки склонить финское правительство к выходу из войны, в которой, из-за борьбы с Россией, они невольно стали союзниками нацистской Германии. После недолгого пребывания в Хельсинки Керстен возвращается в Стокгольм, где терпеливо ждет ответа от Гиммлера. Шелленберг приезжает в Стокгольм 9 ноября и встречается с Хьюитом, с которым, по свидетельству Керстена, нашел общий язык[87]. Но, как и обычно, когда от Гиммлера потребовали действий, он ничего не предпринял.
Керстен встретился с Гиммлером 4 декабря в Хохвальдте, его штаб-квартире в Восточной Пруссии. Он побуждал его принять решение. «Не мучайте меня, — передает он слова Гиммлера, — дайте мне время. Я не могу избавиться от Фюрера, которому обязан всем».
Керстен употребил все свое искусство на разжигание гиммлеровского тщеславия. «Мистер Хьюит в Стокгольме ждет вашего решения, — сказал он, — «чтобы передать его Рузвельту».
