Я энергично, ввиду важности дела, приступил к расследованию.
Капитан Евреинов на первом допросе заявил, что, получив от Мальцева чек на 370 тысяч рублей, он из квартиры Галумова предварительно заехал к себе домой, чтобы захватить брата и вместе с ним отправиться в банк, так как он считал, что удобнее не одному получать столь большую сумму денег. Получив деньги, он полностью все 370 тысяч рублей передал Галумову.
— Почему же вы не сочли нужным потребовать от Галумова расписки? — спросили Евреинова.
— Это дело касалось не меня, а Мальцева, он и должен был требовать расписку. Кроме того, я не имею оснований не доверять честности и порядочности Галумова.
— Ростовщические проценты должны быть тоже отнесены к «честности» и «порядочности» сего дельца- комиссионера?
Евреинов промолчал. Его показание, казалось, распутывало это дело. Что больше еще расследовать, когда все ясно как день? Деньги Мальцевым, стало быть, действительно выданы, а не растрачены им, и деньги эти получил не кто иной, как великодушный дворянин маклер Галумов.
Это свое объяснение капитан Евреинов подтвердил и на втором допросе, произведенном вместо очной ставки его с Галумовым, от которой он сначала отказался. Когда же тем не менее по моему настоянию эта очная ставка состоялась, то Евреинов на ней не пожелал объяснять буквально ничего. Прошел день. Вдруг Евреинов делает совершенно новое заявление, в котором показывает, что 370 тысяч рублей он передал уже не Галумову, а Мальцеву, и именно в тот же день 21 марта в 12 часов дня, когда Мальцев вторично заехал к нему на квартиру.
— Позвольте, — спросил я Евреинова, — как же это: то вы говорите, что передали деньги Галумову, то Мальцеву?
— Я… я мог забыть, — ответил Евреинов.
— Странная забывчивость в столь важном деле… Скажите, присутствовал ли при передаче вами денег Мальцеву ваш брат, с которым вы, как объясняете, вместе ездили в банк?
Увы, и на этот вопрос Евреинов предпочел не давать прямого ответа.
Теперь для меня стало очевидным, что блестящий капитан, «аристократ», друг флигель-адъютанта Мальцева играет в этой темной трагикомедии весьма неприглядную роль. Для меня не оставалось сомнений, что Мальцев стал жертвой мошеннической проделки двух джентльменов, из которых один — плут по профессии, а другой — плут по призванию. В своих последующих показаниях Евреинов старался еще больше запутать это темное дело. Так, он вдруг высказал уверенность в том, что Мальцев израсходовал инкриминируемые 370 тысяч рублей отчасти на уплату 60-тысячного долга своей матери, отчасти на другие личные потребности. Через день — новая версия: Мальцев сам передал деньги Галумову.
Пришлось устроить очную ставку Евреинова с Мальцевым.
— Вы говорите, — обратился Мальцев к своему вероломному другу, — что передали мне деньги в двенадцать часов дня. Как же это могло быть, если я тотчас после написания чека уехал с одиннадцатичасовым поездом в Царское Село?
Евреинов смутился ненадолго.
— Pardon, я ошибся… Я передал вам деньги не в двенадцать часов дня, а между часом и двумя часами дня. Я забыл.
Чтобы окончательно уличить Евреинова во лживости его показаний, я получил от Управления Царскосельской железной дороги справку. Управление, справившись по своим поездным ведомостям, дало официальное удостоверение, что Мальцев действительно 21 марта уехал из Петербурга в Царское Село с 11-часовым поездом, как это неоспоримо доказывается отметкой его билета в означенных ведомостях. Чтобы быть вполне уверенным в справедливости удостоверения Царскосельской железной дороги, я лично весьма тщательно осмотрел поездные ведомости, в них никаких подчисток или поправок не оказалось. Таким образом, сомневаться в истине этого удостоверения, воочию изобличающего лживость показаний Евреинова, не было ни малейшего основания. Когда я предоставил Евреинову эту документальную справку о часе отъезда из Петербурга Мальцева, он заметно смутился. Блестящий капитан, кажется, понял, что он попал в сети, из которых ему не так-то легко будет выпутаться.
Лично я нисколько теперь не сомневался в том, что единственно верным показанием Евреинова было его первое, в котором он сообщил, что 370 тысяч рублей были им переданы Галумову. Но почему же Евреинов вдруг поспешил отказаться от этого справедливого показания? Какие дела, какие тайные побуждения стали им руководить?
