Трусливой, а ещё больше – суеверной особе, проходящей ночью по кладбищу, будет казаться, что она видит различные фигуры, слышит голоса и прочее. Эти обманы чувств могут в вышеуказанном смысле быть иллюзиями: тени деревьев принимаются за приведения, а шум листвы за голоса, — или же они могут быть и чистыми галлюцинациями, когда обманчивое ощущение не имеет внешнего объекта.
Подобные явления не редки и зависят от богатой и живой фантазии и от сильного душевного волнения. Эта игра фантазии, вызванная душевными волнениями и настроениями, нигде не была поэтически лучше изображена в её внешнем сходстве с безумием, как у Шекспира в его пьесе «Сон в Иванову ночь».
Тезей.
Да, странностей в рассказах этих больше,
Чем истины. Но не поверю я
Волшебным глупостям и старым басням.
Влюблённые, равно как и безумцы,
Имеют все такой кипучий мозг,
Столь странные фантазии, что часто
Им кажется за истину такое,
Чего никак смысл здравый не поймёт.
Безумный и влюблённый, и поэт
Составлены все из воображенья.
Один – и это сумасшедший – видит
Вокруг себя такую тьму чертей,
Что не вместил бы их и ад обширный;
А кто влюблён – такой же сумасшедший –
Тот на челе цыганки смуглой зрит
Елены красоту; поэта вздор,
Пылающий безумием чудесным,
То на землю, блистая, упадёт,
То от земли стремится к небесам.
Потом, пока его воображенье
Безвестные предметы облекает
В одежду форм, поэт своим пером
Торжественно их все осуществляет,
И своему воздушному ничто
Жилище он и место назначает.
Да, сильное воображенье часто
Проказит так, что ежели оно
Лишь вздумает о радости – тотчас же
Перед собой оно как будто видит
И вестника той радости; а ночью
Оно в себе рождает ложный страх
И куст легко медведем почитает.
(Действие 5, сцена 1. Перевод Сатина)
Обманы чувств, происшедшие таким образом, исходят из самой центральной части психического органа. Они – следствие происшедших представлений. Подобные галлюцинации случаются, разумеется, и у душевнобольных, и в противоположность периферически происшедшим обманам чувств, не зависящим от непосредственно предшествовавшей мыслительной деятельности. Кальбаум называет их центробежными галлюцинациями или фантазиями.
Такой фантазией мы должны считать известную галлюцинацию Гёте, когда он при поездке верхом в Зезенгейм увидел свою собственную фигуру верхом на лошади и себе навстречу: «Я увидел себя самого верхом себе навстречу и при том в костюме, какого и никогда не носил; это было серое платье с золотыми обшивками. Когда я пришёл в себя из этого сна, фигура исчезла. Странно, однако, то, что спустя восемь лет я очутился на том же пути, чтобы ещё раз навестить Фридерику, в том же платье, которое мне пригрезилось и которое я одел не по выбору, а случайно. Чтобы об этом ни говорили, но странный призрак доставил мне в те минуты расставания некоторое успокоение».
Волнения, вызванного прощанием с Фридерикой, для богатой фантазии Гёте было достаточно, чтобы создать призрак. Гёте сам судил об этом состоянии вполне правильно. Он признал во встречной фигуре призрак и говорит: «Когда я пришёл в себя из этого сна, фигура исчезла». Весьма характерно для этого состояния, что Гёте сам называет его сном. Очевидно, во время галлюцинации действительные зрительные впечатления не были восприняты, и все, что Гёте в этот момент перед собой видел, было фантастической картиной, между тем как некоторые другие галлюцинации приводятся в связь с действительно воспринятыми объектами. Гёте говорит далее, что призрак доставил ему утешение и успокоение. Он, следовательно, очевидно соответствовал его мыслям, и можно допустить, что Гёте уже заранее рисовал себе в фантазии тот момент, когда он снова навестит Фридерику.
Различает ли данная личность галлюцинации как таковые или нет, — имеет для суждения о случае столь же мало решающее значение, как простое существование обманов чувств. Это зависит, скорее, от содержания галлюцинаций, затем от суеверия, от религиозного настроения и от общего миросозерцания данного индивидуума. Лютер верил в существование личного дьявола. Его галлюцинация была следствием этой веры, следствием его представлений. Если он поэтому принимал обман чувств за действительность, то в этом нет ничего болезненного, а оно явилось лишь следствием его мировоззрения. Точно также дело обстоит и с видениями многих святых и пророков. Хотя должно сознаться, что многие из них были помешанными, было бы всё–таки ошибочно считать душевнобольным каждого из них, иногда имевшего галлюцинации. Человек, посвятивший всю свою жизнь религиозным созерцаниям, всецело проникнутый истиной того, во что он верит, при сколько–нибудь живой фантазии и при сильном душевном волнении будет иметь галлюцинации зрения и слуха, которые он будет принимать за действительность; но при этом может не быть ни малейшего болезненного процесса. Подобные обманы чувств, вызванные внушением или самовнушением, нередки в особенности у людей, одарённых богатой фантазией. Когда Бенвенуто Челлини молился в тюрьме, чтобы Бог дал ему ещё раз узреть свет солнца, ему явилась галлюцинация – ландшафт, сиявший в солнечном блеске. Наполеон перед выдающимися событиями видел свою звезду на небе. Паскаль, сильно испугавшись чего–то, увидел перед собой пропасть. Если мы захотим придать веру рассказу Плутарха, то галлюцинацию Брута следует истолковать таким же образом.
