– Прелесть! – не уставал восторгаться Ксенией Лев Михайлович. – Ты просто прелесть, милочка моя!
– Спасибо, господин хороший.
Ксения потупилась и принялась отстегивать брошь.
– Не торопись, милая, – остановил ее Жаржевский. – Хочешь, чтобы эта драгоценная брошь была твоей?
– Конечно, хочу! – ответила Ксения, не веря своим ушам. – А разве это возможно?!
– Возможно, еще как возможно, – сладко улыбнулся Лев Михайлович. – Но для этого ты должна будешь кое-что для меня сделать…
– Что? – спросила Ксения и замерла.
В разговоре с Генкой был обозначен предел ее действий. Крайняя граница. Естественно, о лишении девичьей чести не было и разговора. Как не было разговора и о том, чтобы раздеваться или дать себя раздеть клиэнту догола. Но вот снять платье и остаться в нижней юбке и панталонах – это допускалось…
– Ты должна быть со мной ласкова, – произнес Жаржевский и цепко посмотрел Ксении в глаза. – Я ведь не сделал тебе ничего плохого?
– Ничего, – согласно ответила Ксюша.
– Правильно. Я и не собираюсь делать тебе ничего плохого. Просто… – он сглотнул, – иди ко мне…
Ксения неловко подошла к коммивояжеру и остановилась от него в двух шагах.
– Ближе, – потребовал он.
Ксения сделала шаг.
– Ну, душечка моя, подойди ближе, – почти взмолился Лев Михайлович, очевидно, не в силах более сдерживать себя. – Сядь мне на колени.
Ксения медлила.
– Прошу тебя…
Она осторожно присела ему на колени и почувствовала, как что-то твердое уткнулось ей в ногу.
– Сними платье.
– Что вы такое говорите? – не очень уверенно произнесла девушка.
– Ты хочешь, чтобы брошь стала твоей? – задыхаясь, произнес Жаржевский.
– Хочу, – быстро ответила Ксюша.
– Тогда сними платье. Я хочу посмотреть на тебя… в неглиже. Это все, что мне от тебя нужно.
Он снова сглотнул.
Ксения поднялась и принялась стаскивать с себя платье. Она слушала тяжелое сопение коммивояжера и боялась, что он сейчас начнет ее лапать.
Так оно, собственно, и произошло. Лев Михайлович, очарованный тем, что девушка осталась без платья, в одной короткой нижней юбке, из-под которой на два дюйма выставлялись кружевные панталоны, рывком поднялся с постели и заключил ее в объятия. Он целовал ее лицо, ласкал грудь, теребил упругие ягодицы и, распаляясь все больше и больше, пытался добраться до самого сокровенного, что имеется у девушки. Ксения, как могла, изо всех сил сжимала колени, однако толстая ладонь Жаржевского медленно, но верно продвигалась к намеченной цели.
– Милая, – бормотал коммивояжер, похоже, совершенно потерявший от вожделения голову, – славная моя, хорошая. Ну, чего тебе стоит… – Он почти молил… – Приласкай меня… Дай мне тебя потрогать. Ведь не убудет же у тебя. За это у тебя будет подарок – брошь, которая тебе так понравилась. Ну же, сладенькая моя…
Жаржевский схватил ее руку и прижал к низу своего живота. Ксения ужаснулась: неужели такая штуковина может поместиться в ее сокровенном месте? Да еще полностью? Быть не может!
– Ну же, девочка моя, ну…
Он все сильнее прижимал ее ладонь к своей плоти. Невероятно, но его возбуждение понемногу начало передаваться и ей. Нельзя сказать, что он нравился Капе-Ксюше, но во всей этой ситуации было нечто такое, отчего у нее закружилась голова, и внизу живота сделалось влажно. Потом как-то так случилось, что она перестала сжимать колени, и ладонь Жаржевского достигла, наконец, вожделенного места. Когда это случилось, горячая волна захлестнула ее с головы до пят, и она уже не имела ни сил, ни желания сопротивляться мужчине.
– Девочка, девочка моя, сладкая моя… – зашептал Жаржевский, будто в бреду, и в это время дверь нумера широко распахнулась.
Поначалу коммивояжер ничего не заметил и, громко сопя, продолжал свои действия. Его палец уже коснулся охраняющих вместилище жестких завитков, отчего по телу Ксении побежали сладкие мурашки, когда Генка, нахмурившись и напустив на себя грозный вид, громко произнес:
– Эт-то что такое здесь происходит?!
– Ой, – вскрикнула от неожиданности Ксения (это правда, она тоже забылась, и все, о чем говорили они с Генкой, вылетело из головы) и отпрянула от коммивояжера. А Лев Михайлович, еще не вполне понимая, что произошло, уставился потемневшими от страсти глазами на вошедшего Генку.
