– Генерал, прошу вас… Не согласитесь ли вы поговорить с моими дочерьми и с сыном? – И Александра Федоровна сделала скупой приглашающий жест.
Она направилась впереди, за ней мерно вышагивал в своих негнущихся столбчатых панталонах граф Фредерике.
Молча миновали несколько безлюдных затемненных комнат. Ковры приглушали стук шагов.
Внезапно по глазам ударил свет. Шторы на окнах были раздвинуты. Здесь, судя по большому столу посередине, помещалась столовая.
Из боковой двери вышел воспитатель наследника, француз Жильяр. Императрица, удивившись, подняла белесые брови. Жильяр склонился к ней и принялся шептать. По лицу Александры Федоровны пролетела тень растерянности, смущения. Она оборотилась к ожидавшему Корнилову.
Ее опередил Жильяр:
– Позвольте, генерал, мне самому переговорить с наследником. Так будет лучше. Он так нервен, так доверчив…
Императрица стала извиняться. Корнилов почувствовал, как с его души свалилась тяжесть. Он поручение министра выполнил.
Покидая дворец, Лавр Георгиевич распорядился увеличить внешнюю охрану. В окно автомобиля он с неприязнью поглядывал на жадное любопытство толпы, облепившей дворцовую ограду.
На следующее утро тихо, без обычного ритуала встречи, прибыл из Могилева царский поезд. Попрощавшись с матерью, уехавшей в Киев, Николай II отправился в заточение, решив разделить его со своей семьей.
Накануне, покидая Ставку, он подал прошение на имя Временного правительства. Словно рядовой послушный обыватель, он просил, во-первых, позволить ему доехать до Царского Села, во-вторых, пожить в Александровском дворце до полного выздоровления детей, в-третьих же, как только дети встанут на ноги, разрешить проезд до Мурманска (он собирался искать пристанища на чужбине)… Отослав прошение, он снова заперся в кабинете и в последний раз уселся за свой рабочий стол. Появилось обращение к армии, не желавшей больше воевать. Недавний Верховный главнокомандующий уговаривал солдат не покидать окопов и добиться победы над врагом. «Кто думает о мире – тот изменник!» – провозгласил он.
Прежде чем попасть в газеты, обращение недавнего царя было прочитано Керенским. Скрипя начищенными крагами, он отправился к Гучкову, кинул ему на стол бумагу. Тот прочитал, зачем-то глянул на другую сторону листа. Они значительно переглянулись.
– К черту! – произнес Гучков. – Не хватало еще… Незачем!
– Популярности ищет! – ухмыльнулся всей массой рыхлого мясистого лица Керенский.
– Найдет, найдет… – зловеще пообещал Гучков. Обращение государя в газеты так и не попало…
В доме отставного хорунжего Егора Корнилова в изголовье ребячьей кроватки всегда висела тусклая семейная иконка, рядом – громадная карта Российской Империи. Мальчиком Лавр Георгиевич научился находить на карте голубенькую жилку родного Иртыша… В свои восемь лет подраставший Лаврик получил из рук отца «Полтаву» Пушкина, «Бородино» Лермонтова и «Ивана Сусанина» Рылеева. На отцовской заветной полочке оберегалось несколько почитаемых книг, – как семейные реликвии. Одна из них – старинная, изданная более двух веков назад – «Учение и хитрость строения пехотных людей». Помнилась еще: «Русский офицерский корпус». А собирая сына на учебу в Омский кадетский корпус, отставной хорунжий положил ему в сундучок «Собрание писем старого офицера своему сыну». На титульном листе книги отец четко надписал – почерк был прямой, старательный, так пишут люди, с трудом освоившие грамоту: «Кому деньги дороже чести – тот оставь службу. Петр Великий».
Так казачий ребенок учился постигать величие России и своего долга.
В конце прошлого столетия, когда начиналась военная служба Корнилова, знойный Туркестан представлял собою обширнейший край, в котором еще сохранились варварские обычаи рабовладельчества. Значительная часть населения вела кочевой образ жизни. Постоянная вражда деспотичных ханов, беков и эмиров несла степной бедноте разорение колодцев и арыков, кишлаков и аулов. Кровавая междоусобица безжалостно истребляла население, многих обращала в рабство.
Кочевые казахи первыми из степняков запросились под державную руку белого царя. Хан Абулхаир из Малого жуза еще в
