— Не может такого быть!
Благоговение с Гриши словно ветром сдуло. Он кинулся вперед и постучал сначала в одно окно, потом в другое. Степенные пожилые кассирши, приподняв шторки, ему отвечали. Было видно, как у них шевелятся губы, как они пожимают плечами. Должно быть, ответы были отрицательные, потому что Гриша помрачнел и молча, не глядя на приятелей, двинулся к третьему окну — администраторскому.
Администратор, длинноволосый молодой человек с тонкими усиками, слушал Гришу с томно-усталым видим, придерживая рукой кремовую шторку. Он вежливо улыбнулся, что-то сказал, покачал большой головой, и шторка опустилась. С полминуты Гриша неподвижно разглядывал шелковую шторку, точно надеясь, что шторка поднимется и томный администратор протянет билеты. Но шторка не поднималась, администратор не появлялся и, оттолкнувшись от барьера, Гриша повернулся к друзьям:
— Чурбан! Стиляжка несчастный! — задрав голову, Гриша одно за другим осмотрел бронзовые бра, украшавшие карниз.
— Надо было загодя приехать и купить билеты... — сказал Семен.
— Надо было, надо было! Теперь мы все умные, — изрек Гриша и, понурив голову, сосредоточенно уставился на носки своих громадных сапог. — Может, в кино сходим?
Семен не ответил, Балчинжав пожал плечами:
— Кино дома есть. Зачем Зауральск ехать? Надо другой думать...
— Вот уж действительно! — кивнула Маруся. — Трястись такую даль ради кино...
Маруся взглянула на Семена, на его расстроенное лицо, и ей стало жаль мужа. Он так надеялся показать Балчи новый театр и вот — на тебе! — такое невезение...
Балчинжав прислонился спиной к колонне и с деланным интересом рассматривал театральный сквер. Он понимал, что русским сейчас очень неловко перед ним: везли, везли с раннего утра — и ничего не получилось! Поэтому так рассердился Гриша, расстроился Семен и такая задумчивая стала Маруся. Пускай они думают, что надо делать дальше, а он пока посмотрит на этот новый сад.
Угловатая тень театрального здания пересекала асфальтированную площадку, на которую то и дело въезжали машины со зрителями, и простиралась дальше на желтые, посыпанные песком дорожки, хранившие еще следы метлы, на массивные решетчатые скамейки с изогнутыми спинками, на пышные клумбы ярких и крупных цветов, на редколистые деревья, недавно посаженные и еще не укрепившиеся в новой почве. За сквером сверкали на солнце громадные окна гастрономического магазина.
* * *
По широким ступеням в театр поднималась группа мужчин. Они выделялись среди всех, кто шел в театр, своей представительностью, непринужденностью поведения как люди, привыкшие все время быть на виду. У подъезда стояла большая, черная, блистающая лаком и никелем легковая машина, из которой они вышли. По-видимому, мужчины проводили утро на каком-то озере: на сиденье машины лежало несколько спиннингов в чехлах, валялся букет полевых цветов.
— Обкомовские, — сказал Гриша. — Тот, который в сером пиджаке, секретарь обкома, Немчинов. Он приезжал к бате в колхоз.
— Крепко же они подзагорели! — заметил Семен, разглядывая распаренные, красные, почти черные лица.
Немчинов шел впереди всех, подняв руки и поправляя воротничок рубашки. Он внимательно, немного исподлобья оглядывал всех, кто стоял на театральном подъезде. Оглядел приезжих из Собольска и задержал взгляд на Марусе — возможно, потому, что она выделялась в нарядной толпе помятым дорожным сарафаном. Как бы подстегнутая этим взглядом, Маруся нерешительно шагнула вперед, навстречу Немчинову.
— Дядечка, позвольте вас спросить... — Почему она назвала секретаря обкома «дядечка», Маруся и сама не могла бы объяснить. Может быть, потому, что почувствовала себя перед ним совсем девчонкой.
— Раз такое дело — спрашивайте! — Глаза Немчинова озорно блеснули. Он сказал спутникам: — Идите, товарищи, я задержусь с... племянницей. Так в чем дело?
— Мы приехали аж из самого Собольска, — пробормотала она и оглянулась назад, на парней. Те сделали два шага вперед, но молчали, выжидая, что произойдет дальше.
— Аж из самого Собольска? С завода? Отлично. Приветствую и слушаю вас.
— А билетов нет, хоть плачь. Помогите нам, пожалуйста!
