Когда Мэтт приехал на Седьмую улицу, настала теплая ночь, и вокруг фонарей кружились ночные мошки. Он остановился у старого желтого – возможно, когда-то белого – дома за узорной чугунной оградой, кое-где покосившейся.
На звонок Мэтта вышел профессор Франклин, декан его факультета.
– Мэтт! Не сразу узнал вас. Что так быстро? Я думал, вы надолго засели в Озарке – не говорите только, что уже закончили книгу.
– Я ее не закончил, но хотел бы поговорить с вами, если позволите.
– Конечно, о чем речь. Заходите. Я тут разбираю работы первокурсников, коим, как водится, конца нет.
Франклин, высокий, с буйной седой шевелюрой, немного сутулый в свои шестьдесят с небольшим, привел гостя в заставленный книгами кабинет, где на кипе бумаг лежали его очки.
– Что это с вами? – вскричал профессор, надев их. – Не больны ли?
– Можно и так сказать. Вопрос в том, как вылечиться. Что бы вы прописали человеку, верящему в сверхъестественное?
– Многие верили, оставаясь при этом достойными членами общества, – пожал плечами Франклин. – Конан Дойл, например…
– Но я не просто верю, я могу доказать.
– Галлюцинации? Это уже серьезнее, может понадобиться психиатрическое лечение. Я, как вы знаете, учитель, а вам нужен врач – но не хотите же вы сказать…
– Доказать могу, но мне не хочется это делать. Мир от этого лучше не станет.
– Истина важна сама по себе, но это же не серьезно…
– Очень даже серьезно, – поежился Мэтт. – Я мог бы доказать, что левитация, телепортация, телепатия действительно существуют. И я в здравом уме, а от этого лечения нет.
– Мэтт, вы и вправду больны…
– А что вы скажете, если ваши очки перелетят с вашего носа на мой?
– Скажу, что вам нужно посетить психиатра.
Очки проплыли по воздуху и наделись на Мэтта.
– Это не смешно, Мэтт! – воскликнул профессор, ощупывая лицо.
Мэтт вздохнул и вернул очки.
– А если я сам взлечу? – сказал он и тут же это проделал.
– Спускайтесь немедленно! – приказал Франклин.
Мэтт опустился на стул.
– Что за нелепые фокусы. Сходите к доктору, Мэтт, не теряйте времени. А мне, думаю, надо будет утром пойти к окулисту, – сказал профессор, энергично протирая очки.
– Этого я и боялся, – опять вздохнул Мэтт. – Эбби?
– Да, мистер Райт? – послышалось в комнате.
Франклин забегал глазами по сторонам.
– Спасибо тебе.
– Уходите! – дрожащим голосом потребовал Франклин. – Хватит с меня ваших штучек!
– Доктор Франклин не верит в тебя, а я верю. До свидания, профессор, боюсь, психиатры мне не помогут.
Мэтт вышел, а Франклин принялся обыскивать кабинет и гостиную.
Через кампус Мэтт ехал с чувством, что финал близок. Джейхок-бульвар привел его на вершину Ореады, где на севере виднелась долина Коу, а на юге река Уакаруса. Университетские корпуса стояли темные – свет горел только в Студенческом союзе, в библиотеке и у досок объявлений. Длинные административные крылья чернели, в белых арках Бадиг-холла гнездилась ночь.
Мэтт подъехал к своему дому. Гая, видимо, не было: в квартире темно, а Гай так рано спать не ложится.
Мэтт вошел, включил свет в гостиной. Обычный бардак: на диване свитер, на стуле книги.
В темной кухне Мэтт налетел на плиту, выругался, потер бедро. Был у Мэри ягненок… где-то здесь должно быть.
Он держался на ногах лишь благодаря каким-то скрытым резервам. Ничего, скоро отдохнем… он ходил за ней по пятам. Ага, вот он, сахар. Синий сахар.
Он нашел коробку с хлопьями, достал из холодильника молоко. Вскрыл коробку ножом, насыпал хлопья в тарелку, полил молоком, посыпал сахаром. Синий сахар… белый как снег ягненок. Как же ему хочется спать.
Он отправил ложку в рот, пожевал, проглотил. Еда исчезла из пищевода.
Мэтт схватил нож и вонзил себе в грудь. Нож исчез из руки.
Подняв тяжелую, клонящуюся на грудь голову, он не услышал шипения и зажег свет. Кран горелки, которую он открыл, налетев на плиту, был закрыт.
Синий сахар от тараканов, газ, нож – ничего не сработало. Все бесполезно. Выхода нет.
Он вернулся в гостиную, сбросил с дивана свитер и сел. Последняя надежда не оправдалась, но он был по-своему рад, что у него ничего не вышло. Не потому, что остался жив, а потому, что это трусливый способ. Он все время увертывался от решения, которое постоянно маячило перед ним, но теперь иного выбора не осталось.
