Джеймс ГАНН
ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ ВИДЕЛ ЗАВТРА
Он показался мне самым печальным человеком, которого я когда-либо видел.
Я тогда был молод, только начинал практиковать психотерапию и, ради интереса, часто по виду пациента пытался угадать его профессию еще до того, как он заговорит. Про него я подумал, что он, возможно, профессор в каком-нибудь тихом колледже или врач, только не терапевт, а какой-нибудь специалист, например, хирург. Выглядел он лет на пятьдесят. Высокий, стройный, одет в отличный костюм. Седина на висках. Лицо в глубоких морщинах. И бесконечно старые глаза. Лицо - маска страдания, через которую глаза глядели на мир. Весь мир отражался в этих глазах, наполненных скорбью и безмерной печалью.
Я смотрел в них и смотрел, наверное, дольше, чем позволяет вежливость, и не мог оторвать взгляда.
- Да, - услышал я, словно в подтверждение своим мыслям. - Да.
Он опустился в кресло напротив стола и прикрыл глаза. Я отвернулся, и через некоторое время он с собой справился.
- Я собираюсь рассказать вам о том, что я никому не рассказывал, сказал он устало. - Я могу видеть будущее.
Я тактично кивнул.
- Ценю ваше доверие. Вы можете делать это в любое время по желанию или зависите от каких-то обстоятельств?
- Да, все зависит от моего желания. Это - как видеть, когда открываешь глаза.
- Эта способность врожденная? Или развитая? - спросил я.
- Я думаю, - сказал он после секундного колебания, - ее можно назвать даром.
- Наверное, это очень полезная способность?
- Люди так думают, - он печально улыбнулся. - Однако я вижу не общее будущее, а будущее каждого отдельного человека. Любое будущее содержит что-то животрепещущее и кровоточащее для него и для его близких.
Не всегда все было так легко и радужно. Бывают случаи, когда выздоровление пациента лишь приносило трагедию тому и другим. Выживший ребенок оставался неполноценным. Этот мужчина умрет позже. Эта женщина убьет ребенка, а затем себя... Но что я мог сделать.
Я не бог, не судья им. В подобных случаях я передавал их другим врачам без комментариев, и пусть рассудит кто-нибудь другой. Может быть, я не прав. Как-то влиять на общественные дела я не решался. Слово здесь, слово там... Я мог бы изменить ход истории. Но я не могу видеть далеко. И мир, который я создавал бы, мог познать мало радости и много горя. Я недостаточно мудр, чтобы исправлять мир. Или, может, я здесь тоже не прав?
Часто жизнь бывала непереносима, и почти все время я чувствовал ее гнетущую тяжесть. Это даже не жизнь, а просто выполнение необходимых для жизни функций. Ни друзей, ни жены, ни детей... Я был другим. Я знал слишком много и не мог никого любить. Если я становился слишком близок с кем-нибудь, я пытался уберечь этого человека от любого несчастья и чувствовал, как это отбирает все больше времени, а люди все больше превращаются в автоматы, послушные моей воле. И они тоже это чувствовали и начинали ненавидеть меня.
Много раз я думал о самоубийстве, но знал, что этого нет в моем будущем. Вопреки судьбе, я даже дошел до того, что приставил пистолет к виску, но так и не смог нажать курок. Даже здесь я не смог ничего сделать и понял, что мне не избежать своей роли. Роли зрителя.
В каждой жизни, неважно насколько тихой, спокойной и устроенной, какая-то беда поджидает человека. А с ней часто муки, отчаяние, смерть. Я все это видел. Счастье бежит от людей, и его место заполняет печаль.
Почему я не мог застрелиться? Может быть своей болью я немного облегчал боль мира. Я помогал пациентам и помогал миру. Я видел много болезней и их причин и средств от них. Но, не желая привлекать к себе внимание, я направлял к важным открытиям других людей - статьи, речи, лекции, предположения - всегда осторожно, чтобы меня нельзя было проследить. Нельзя показывать, сколько ты знаешь. Как ни странно, такому дару завидуют.
И все же я не сделал всего, что когда-то казалось возможным. Для кого-то все пути ведут к смерти. Для кого-то еще не создано средство лечения. И дело не во мне, просто технический уровень цивилизации еще низок для определенных открытий. Рак, другие болезни...
