Следующей попыткой Каддафи преодолеть трайбализм стало введение прямой демократии. Но, как оказалось, в условиях родоплеменной демократии, прямая демократия становится жутким инструментом. Племя, имеющее численное большинство на том или ином участке, всегда голосовало солидарно, лишая другие племена какого-либо доступа к принятию решений и местам во власти.
…Фактически прямая демократия означала социальную революцию, когда те племена, кто были ничем, становились действительно всем... Но при этом те племена, кто были всем (а у них, помимо прочего, и религиозный авторитет, и традиционное образование, и суды и средства решения споров) становились ничем.
Нефтяные деньги долгое время давали Каддафи возможность откупаться от шейхов, но бесконечно это длиться не могло...
Власть Каддафи можно сравнить с властью батьки Махно в Гуляй-поле в лучшее его время. Да, Каддафи в принципе мог застрелить любого (хотя этим правом не злоупотреблял), но это не есть власть. Да, Каддафи мог отдать приказ вооруженным силам, которые те могли попытаться выполнить. Но тем, кто не выполнял, ничего не угрожало, кроме почетной отставки с положенными материальными благами. Войну с Чадом ливийские вооруженные силы провалили, причем чадцы на грузовичках "Тойота" (правда, при поддержке французских ВВС) хронически били ливийские бронетанковые дивизии в пустыне.
Кстати, сам Каддафи обернул это военное поражение блестящим успехом на внешнеполитическом фронте, добившись практически всех целей мирным путем (тут надо учитывать, правда, что экономическая причина войны, урановые месторождения, в значительной мере потеряла актуальность из-за резкого падения цен на уран).
Но реальная власть — это совсем иное. Власть — это влияние на бюджет, который в Ливии уходил с непропорционально для европейских стандартов высокой концентрацией на то, что мы бы назвали, муниципальным уровнем. Для этого у военных не было послушного аппарата. На тех, кто готовил проекты решений Народных собраний, Каддафи влиять не мог. Да, у него оставался инструмент монетарной, эмиссионной и валютной политики, но военные не имели квалификации, чтобы достойно контролировать монетарных чиновников...
Каддафи разозлился и объявил об уходе со всех постов... Возникла парадоксальная ситуация. У военных были противники — племенная верхушка, прежде всего, из племен с высоким статусом, но не было сторонников. Благоприобретатели от ливийских проектов не могли объединиться. Новых социальных инструментов не было. А использовать старые означало то, что и происходит. Летчики из угнетённых племен бомбят кварталы племен зажиточных, а из зажиточных племен перелетают на Мальту. Племена воинов-сенусситов громят полицейские участки, как они делали с VI века, а там, где бывшие клиенты собираются, они разбирают оружие, чтобы дать отпор старым врагам...
Старая система разрешения межплеменных конфликтов разрушена, новой нет, так как само наличие племен отрицалось, а оружие легкодоступно, причем оружие самое современное.
Воистину, социальная трансформация родоплеменной демократии требует очень большой крови...
Племена выступили против социального прогресса. Конечно, их понять можно. Социальный прогресс всегда несправедлив и жесток. Но всё-таки он неизбежен... Мне так кажется.
Владимир Бушин -- Любовь к вранью...
В. АЛЕКСАНДРОВ
Мне позвонил добрый знакомый:
— Включите Российский канал. Там "поединок" Проханова с Ерофеевым. О Сталине.
О, нет! Во-первых, я заранее знаю, что это кончится полным разгромом своры антисталинистов. Надоело, скучно. Во-вторых, один безгубый лик этого француза с деревенской фамилией, его мясистые тяжелые уши... Он, похожий на змея с фрески Страшного суда в нашей Аносинской церкви. И даже с экрана телевизора обдаёт меня такой вонью, говоря его штилем, что сразу надо открывать форточку. А сейчас мороз...
Помню, однажды группа молодых людей стала его стыдить по телевидению, как похабника: "Вы же не посмеете вслух прочитать то, что пишете!" Ему было явно не по себе, он ерзал, его загнали в угол, но он мог бы выйти из положения. Вспомнил бы, допустим, "Телегу жизни" Пушкина. И сказал бы, что одно, дескать, дело написать, напечатать, и совсем другое — принародно огласить. Есть тексты, не предназначенные для чтения вслух и даже для печатания. Не напечатал же Пушкин свою "Телегу". Но Ерофеев ничего этого не понимает, не соображает и представить его, читающим Пушкина, невозможно. И вот он обреченно пробубнил свою смрадную непотребщину. А потом стал возмущаться: "Они ещё всего Достоевского не прочитали, а смеют учить меня!" Можно подумать, что он прочитал. Да и зачем всего-то читать? Никакой в этом нужды нет у разумных людей, ни у кого, кроме сугубых специалистов.
