Этот вопрос ранее можно было также трактовать, как подрыв единственной народной надежды на избавление от мировых супостатов, нагрянувших на Отечество. Мол, есть надёжа в лице КПРФ, а вы ее подрываете! Кому служите, господа, на чью мельницу?.. И поехало, понеслось…
На самом деле, задавая базовый вопрос об ответственности за крах страны и системы, ответственности, лежащей на всей партии как политическом целом, со свойственным этому целому принципом выдвижения своего руководства, мы вовсе не сводили все к политической “клинике”, тупости и беспомощности широкой (от пленума до съезда) партийной правящей группы. Мы именно считали и считаем, что эта группа претерпела длительное и необратимое перерождение. Мы считали и считаем, что замысел воровского передела собственности и сдачи геополитических позиций советской сверхдержавы родился в недрах правящего советского элитного сословия (партия, спецслужбы, армия, хозяйственная верхушка, научно-культурная элита и т.п). Эта верхушка сгнила ровно настолько, чтобы обеспечить перевес сторонников подобного замысла над его противниками. Она сгнила ровно настолько, чтобы невозможным стал системный и эффективный отпор данному замыслу изнутри самой партии.
Наличие противников этого замысла внутри элитной прослойки — безусловно. Как безусловно и то, что эти противники не сумели создать эффективных форм отпора тем, кто вполне понимал в кровавый миг передела, на что и зачем он поднимает свою преступную руку. Сговор совокупных элитных верхов с торговым классом и его криминальными спонсорами привел к тому, что мы имеем. Партия сдала позиции фактически без боя. Никогда в истории правящая элита не собирала вещички на своих “Старых площадях” с такой безропотностью. И никогда в истории эта правящая элита так легко и безболезненно не пересаживалась с правящих административных кресел в офисы банков и корпораций так называемых “новых русских”.
В нашем российском доме пахло не мятежом, не революцией или контрреволюцией. В нем пахло воровством. Воровством, неслыханным в мировой истории. Этот смердящий запах бил в ноздри уже в 1991 году и стал почти нестерпимым осенью-зимой 1993 года. Гнилье глядело на нас своими выморочными зенками все последние годы. Какой запас веры в способность ЭТОГО обновиться, какой запас любви к своему прошлому нужно было иметь, чтобы принимать мертвое за живое, скелет за любимое существо, тление за семена новой жизни?! Страшно больно отнимать веру, но еще больнее видеть, как эта вера отдается на поругание. Происходит же именно это. И происходит потому, что концентрация гнили в обновленном и преобразованном номенкла- турном субъекте в 1997 году выше, а не ниже той, уже запредельной, которую мы имели к началу распада СССР.
Как именно эта гниль будет проявлять себя на каждом новом витке исторического предательства — важно лишь постольку, поскольку анализом форм гниения можно отделить зараженные ткани от чего-то неповрежденного и способного к волевому усилию по вырыванию себя из тлена и смрада. Любая крупица подобной здоровой политической ткани бесконечно дорога, и борьба за отделение каждой такой крупицы от гниющего остова должна вестись и будет вестись. Она будет вестись, несмотря на растущее отвращение, которое не может не вызывать у всего живого и хотящего жить перебирание форм гниения и распада.
С этой точки зрения не имеет, в сущности, значения то, как именно кто-то проголосует за недоверие к правительству. “Банк” в сегодняшней политической игре “мечет” один человек — Борис Ельцин. Он и его окружение, то есть то, что именуется “Кремлем”, составляет ядро нынешней политической власти. Правительство, вокруг которого сейчас идет борьба, — это значимая периферия власти, сплетенная с эпохи выборов и назначения Чубайса в единое взаимозависимое целое с совокупным “Кремлем”.
Таким образом, в нынешней политике мы видим две политические борьбы. Первая — почти неслышная и невидимая — борьба за “пакеты политических акций” в самом “Кремле”. Здесь очевидным образом борются две “партии”. Партия N1 — партия Березовского и Черномырдина. Партия N2 — партия Потанина и Чубайса с Немцовым. При этом участие в игре Немцова вначале было очень заметным и значимым, но постепенно сходит на нет. Когда полгода назад кое-кто пытался кое-кому “вклеить” обвинения в клевете на дружную солидарность членов правительственной команды, это уже казалось смешным. Сегодня не найдется уважающего себя политика, который разглагольствует об этой дружбе и солидарности. Совершенно очевидно также, что внутри “Кремля” уже не две партии, а три и более. И именно наличие малозаметных, но все более значимых партий под номерами больше двух придает борьбе в Кремле реальное содержание.
