* * *
В прошлом году, в начале июля, пятнадцать членов белградской “Солидарности” (объединение помощи сербам, лишенным прав человека) посетили Республику Хорватию, край, с давних времен населенный нашим сербским народом. Мы были люди разных занятий — писатели, историки, фотографы, служащие, артисты, студенты…
Два дня и две ночи мы обходили отмеченные и неотмеченные места казни — могилы десятков тысяч сербов, убитых в кровавое лето 1941 года. Через пять десятилетий впервые зажигались свечи дедам, отцам, матерям, братьям, сестрам, детям. Все это потрясло нас, но исповедь одной пожилой женщины, в чьем доме мы провели несколько часов, мы запомнили на всю жизнь. Двенадцатилетней девочкой пересилила она семь ударов усташского ножа. Остались шрамы на затылке и шее, с обеих сторон позвоночника. Три ее брата, сестра, мать и отец были убиты в тот же самый день. Как и большинство сербских семей, их стерла волна зла, поднятая и благословленная в Загребе.
В моем понимании зла, самое страшное происходит все же пятьдесят лет спустя. За месяц до нашего приезда чудом выжившая женщина получает письмо от убийцы (лично).В обширном письме он перечисляет все то, что память недобитой жертвы в тот день не сумела запечатлеть. Убийца наслаждается, облизывается и по-людоедски переживает: “А когда мы вас зарезали, твоего младшего брата мы живьем сварили в котле. Сука, я должен тебе признаться, что в жизни своей я не ел мяса, равного вареной сербятине…”
Автор письма пишет эти строки, будучи председателем районной Скупштины (Совета), того места, где он когда-то резал людей. Одну из первых своих бумаг, подписанных на этом посту, он посылает женщине, которую не дорезал полвека назад. В письме он предвкушает возвращение “к прежним трудам”. Ей же некуда податься из села, в котором она родилась. Здесь и ее дочери, и внуки.
Я видел его. Он производит впечатление весьма предприимчивого человека. Он ждет только “благословения”…
З. КОСТИЧ
Газета “Ратне новине”, (“Военные новости”) от 15.09.91г.
1
Перед обедом мамы пальцы
сплели мне в косу пышный волос.
Но что я слышу?! Домочадцы -
сестра и братья — друг за дружкой,
рты пораскрыв, смеются в голос:
“Смотри! И шея вся в веснушках!”
Двенадцать лет мне. День рожденья.
Хотелось нам в июль военный
забвенья, что ли , отчужденья
от черной яви, от поминок.
И удалось бы, но мгновенно
вернул нас к аду гром ботинок!
Ботинок гири на террасе,
посыльных смерти тяжких топот -
к нам, онемевшим в одночасье,
а я просила в полдень летний:
“Уйми, Всевышний, братский хохот,
иль погаси веснушки эти!”
2
Господь всемилостливый, разве
прикрыть распушенной косою
моих веснушек безобразье
не в силах был Ты? Что ж позволил
распять невинных бандой злою,
мольбу развеять пеплом в поле?
Не мог Ты, что ли, Боже правый,
меня избавить от насмешек,
не превращая в пир кровавый
семейный праздник в летний полдень?
А человек ведь пусть и грешен,
он разве не дитя Господне?
Ты подарил ему и тело,
и дух — права на грусть и радость.
И если дьявольское дело
свершилось, только я повинна,
прося себе такую малость,
когда весь мир лежал в руинах,
когда Твое потомство — люди
к Тебе взывали, погибая….
Прости, Всевышний! Вечно будет
терзать мне душу грех гордыни.
Не тверда в вере тварь земная,
полна сомнений и поныне
боятся, помня о распятье
там на Голгофе. Даже сына
не мог Ты защитить, Создатель.
Пилата дети нынче снова
к ответу требуют невинных,
не чуя голоса святого
и божьей кары. В Ватикане
прельщают паству медом-ядом
спустя столетья. И заранее
сулят спасение от муки.
Молясь Христу, торгуют адом
в лукавстве, в круговой поруке:
Мирроточивый Маг с балкона,
ссылаясь на Тебя, Создатель,
вещает людям, как с амвона,
и простирает руки к небу,
что древний жрец. И люди платят
кумиру верой непотребной,
что Дух Святой на самом деле
кружит над Римом — и столетья
приют находит в папском теле,
и он кумир послушной пастве -
будь то известный всем владетель
или последний в этом царстве.
3
Когда Ты перестал быть тайной?
Нам неизвестно. Сделай милость,
Господь, присутствия знак дай нам.
Не видим знака и за это
бездушных войско навалилось
на нас и хочет сжить со света:
