Кавказский кризис отмечен как нарастающим вайнахо-осетинским противостоянием (волна террора и захватов заложников, заявления Аушева, Масхадова и Галазова, выход Басаева из правительства Чечни и создание с его участием некоей частной “охранной ассоциации” из бывших полевых командиров и боевиков), так и резким повышением градуса внутридагестанских конфликтов (аварцы, кумыки, чеченцы-аккинцы). Он усугубляется решениями правительства РФ о ликвидации СЭЗ в Ингушетии и безлицензионного производства водки в Северной Осетии. Все это ставит население глубоко кризисного региона с “лежачими” предприятиями и огромной безработицей в почти безвыходную ситуацию и грозит “новой кавказской войной” гораздо более крупного масштаба, чем чеченская.
Амбициозная заявка на форсированное “реформирование” армии, не обеспеченная концептуально, идеологически и ресурсно, встречает нарастающее противодействие думской оппозиции, генералитета, директората ВПК и офицерского состава. В то же время фактический провал конверсии и невозможность закрытия ряда крупных градообразующих военных предприятий будет постоянно требовать от казны расходов на поддержание, в том числе и “незапланированных” в реформах направлений оборонного заказа.
Учитывая, что жизнь будет постоянно “подбрасывать”, как любил говорить предыдущий президент, все новые проблемы, — стиль “пожарной команды”, в котором работает нынешнее правительство, очень скоро обнаружит свою бесплодность даже для нынешней, уже и так недопустимо узкой, базы социальной поддержки реформаторов. Объективные ограничения того волюнтаризма (отметим, что именно это подзабытое слово употребил в своем интервью генерал Рохлин), который был реальным содержанием российской власти в последние годы, сегодня уже самоочевидны.
Одно из таких иллюстративно-хрестоматийных ограничений — “подброшенная жизнью” необходимость решения по закону “О свободе совести и религиозных объединениях”. Действительно скороспелый и непродуманный закон после утверждения Думой внезапно оказался далеко за рамками отношений между законодательной и исполнительной властью. Ельцину уже предъявлены обращения Патриарха (с требованием подписать), а также Папы и конгресса США (с требованием не подписывать). РПЦ вряд ли сегодня пойдет на компромисс, поскольку иерархи, вдохновленные примером грузинских собратьев (вышедших из Всемирного совета Церквей) и поддержанные паствой, наращивают радикальность антиэкуменических и антипрозелитических требований. Поддержка Патриархии президенту сейчас совершенно необходима. А конфликт с США и Ватиканом сегодня также явно не с руки.
Куда ни кинь, что называется, — всюду клин. И бесплодны упования на появление в результате стажировок на Западе новой генерации “суперменеджеров”, и не помогут ни административная сверхэффективность Чубайса, ни финансово-комбинационные способности Березовского. Другой класс проблем и другой, “непожарный” формат возможных решений.
Понимают это уже очень многие. И не случайно из стана недавних горячих сторонников Ельцина и реформ все чаще звучат заявления наиболее авторитетных идеологов о необходимости смены курса.
Но поменять курс — значит признать, что предыдущий был ошибочным, и безусловно сменить накрепко спаянную с этим курсом властную команду. Конечно, страна большая и образованная, и новая команда молодых “реформаторов реформации” для “реформирования нареформированного” найдется. Но учитывая, что нынешняя команда накрепко спаяна не только с либеральным курсом, но и с огромным пластом собственности кланово-корпоративных структур и их нешуточных интересов, обросла мощной “шкурой” международных и криминальных связей, — подобная властная “хирургия” представляется предельно сложной и опасной не только для оперируемых (не о них речь), но и для страны. И возникают серьезные сомнения, что такую “хирургию” способен безболезненно для себя свершить нынешний, также накрепко связанный с командой и курсом “рулевой”.
Однако даже если вообразить, что описанная хирургия возможна, ее ведь нельзя совершать молча! Обществу должно быть сказано: что произошло, почему, “кто виноват и что делать”, должны быть предъявлены новые цели и “правила игры”. То есть должен быть кардинально ИЗМЕНЕН ЖАНР ПОЛИТИКИ. Но где субъект нового жанра, и как, в каких технологиях этот самый жанр менять?
