Н. Я. Не приведет ли это к тому, что спектакли приобретут “музейность”, станут скучны? Каждое поколение должно же открывать в классике что-то для себя новое.
М. Л. Ну что вы, Наталия Константиновна, это классика может в нас что-то открывать, а мы призваны расслышать в великих произведениях то вечное, никогда не умирающее, что в них заключено.
Н. Я. Все это заложено в пьесах, а как это конкретно воплотить?
М. Л. Человеческие ценности раскрываются через живые души, через переживания наших с вами современников — артистов театра. Своей трактовкой исполнитель расставляет акценты…
В. К. И авторы делают акценты на нравственной природе персонажей. И ничего не надо “открывать”. Духовное содержание заложено там в избытке.
М. Л. Мне вспомнился ваш спектакль “Лес”. Прекрасный актерский ансамбль, в котором лидирует Т. Доронина (Гурмыжская). Исполнение Клементьевым роли Несчастливцева пронизано пафосом самых высоких чувств и стремлений. Этот странствующий актер, совершенно нищий, готов пожертвовать всем, вмешаться, чтобы составилось счастье двух молодых, начинающих жизнь, людей — Петра и Аксюши. У Клементьева курсивом отмечена важная особенность: его Несчастливцев — воплощенное человеческое достоинство и благородство. Над комизмом положений главенствует скорбь героя, чуткость к чужим страданиям. Сценическое творчество приближено к духовным высотам: судьба человеческая прочувствована художником как судьба народная. Эта пушкинская формула является законом подлинно русского искусства, театрального — в особенности.
Н. Я. Мы сосредоточились на “Лесе”, а вот еще один примечательный спектакль — “Версия “Англетер” о Сергее Есенине. Как он создавался, почему взят в репертуар?
В. К. Театр понимал, что “промолчать” юбилей Есенина невозможно. Пьесы приносились, но они не имели отношения к уровню событий. Петербургский драматург А. Яковлев, получив отказ в театрах своего города, показал нам пьесу. Я долго не решался, считал кощунственным для себя играть роль поэта. Приводил других актеров, но случилось так, что играю я. Поэзия Есенина меня сопровождала с детства. Я проехал всю Рязанскую область вдоль и поперек. Бывал в Константинове… Эта роль для меня веха, которая делит жизнь на две части: до и после…
М. Л. Для актера играть великих, отмеченных Богом людей, — быть может, самая трудная задача. Как дотянуться — внутренне, духовно — до уровня, на котором можно говорить о каком-то соответствии прототипу.
В. К. Когда стало ясно, что играть Есенина буду я, возникло острое ощущение какой-то стоящей передо мной преграды. Ведь это великий, гениальный художник. Действительно, каким образом искать, найти в себе необходимую меру соответствия ему. Ключ к роли я нашел, как мне кажется, простой: в сходстве мировосприятия, в общей почве. Мы — дети одной земли, нас окружает одна природа. Мне представилось даже, что и я, и поэт одинаково видим то, что нас окружает: прошедшие почти сто лет — в общем-то мгновение, с точки зрения вечности. В Константинове мне показалось, что я вижу мир так, как его видел Сергей Александрович.
М. Л. Сценический Есенин внешне не вполне совпадает с реальным поэтом. Но удивительная вещь (в этом магия театра): впечатление от внешнего несовпадения уходит очень быстро. И остается — знаю об этом и от многих зрителей — ощущение живой личности поэта, творческой, эмоциональной и духовной неразделенности, сродства двух художников — поэта и артиста. Мне показалось, что есть и более глубоко лежащая, почти мистическая связь двух молодых людей начала и конца века — одна природа, одна воля, пафос, одно отношение к общероссийским катастрофам.
Н. Я. Ваш Есенин — просветленный. А он был человеком противоречивым, трагическим. Лучшие его стихи — трагические, но в нем есть и изломанность.
В. К. Трагизм, конечно, есть. Но основа — это все равно свет.
М. Л. Сценическое истолкование и тема противоречий личности Есенина — момент принципиально важный. Да, споры продолжаются. Однако выпячиванием трудных, затемненных сторон в искусстве и поведении поэта занимаются, по преимуществу, люди, которым он глубоко чужд. Таких въедливых жучков Станиславский называл “брюнеты-пессимисты”. Есенин — не только нежный лирик, но и мятежный русский бунтарь. Он — не столько противоречивый, сколько противостоявший свирепому антинациональному натиску, той безудержной, террористической семитизации, которая осуществлялась тогда на всех уровнях государственной, общественной и культурной жизни. Есенин был антисемитом, и не мог им не быть. Он жил во враждебной, русофобской среде, которая, в конечном счете, и подготовила его убийство.
