(ТЕАТР): ВЗГЛЯНИ НА АРЛЕКИНОВ Алиса Лидина
В конце ноября на новой сцене театра на Таганке глазам московских зрителей предстал спектакль Московского музыкально-драматического театра “Арлекин”. Спектакль назывался “Шут на троне”. Жанр его был обозначен как “шоу-представление в стиле итальянской комедии дель арте” и “философская сказка”. На поверку, действо оказалось мюзиклом, являвшим рагу из ретрошлягеров, пластинки (иногда синхронной), вокала (микрофонного) и текста (пошлейшего). “Режиссура и постановка Сергея Мелконяна” — стояло в программке. От пьесы Р. Лотара “Король Арлекин” не осталось почти ничего. Публике подаются вымученные репризы в духе провинциального цирка. На сцене — не карнавальная стихия, не раскрепощение духа, когда все кувырком катится в веселую преисподнюю, чтобы еще раз напомнить, что есть истинное добро и справедливость, а… “повесть, которую пересказал дурак; в ней много слов и страсти, нет лишь смысла”.
А слов действительно много. Персонажи шутят беспрерывно, “юмористические” перебивки явно доминируют над сюжетом. Вот некоторые перлы:
“Принц Боэмунд (О. Казанин): Коломбина, пойдем!
Арлекин (А. Нижинский): Что вы собираетесь с ней делать?
Принц Боэмунд: Бак заправлять! Она моя”.
Королева Гертруда (О. Бочарова) при упоминании о России с упоением восклицает: “О! Русская водка, меха, селедка, зима, голодно, бомжи — и МУЖИК!” А тут и этот самый мужик являет себя публике в образе в лоск пьяного священника, который никак не может вползти на подмостки.
Вообще, к священникам и церкви в этом спектакле отношение особое. Потуги на раблезианский юмор оборачиваются пошлым глумлением, когда, к примеру, у персонажа, обозначенного в программке как “Архиепископ (просто Падре)” наперсный крест болтается где-то на уровне гениталий, да еще и превращается по ходу дела то в дубинку-демократизатор, то в кинжал, а то и в сотовый телефон для прямой связи с Господом. Архиепископа сопровождает бессловесный монах с гримом и повадками голубого. Временами “просто Падре” начинает имитировать мастурбацию, временами набрасывается на близстоящих персонажей женского пола. Вполне органично в этой связи звучит следующий диалог:
“Панталоне (В. Власенко): Эй, работник культа, почем опиум для народа?
Архиепископ (О. Черкас): Ты не Панталоне, и не Полталоне, и не четверть. Ты — жалкий памперс!”
Умирая, достойный священнослужитель танцует под музыку, характерную для милого кабачка “Гамбринус”, и это сочетание также выглядит вполне органично.
Вообще, сексуальная озабоченность явно доминирует в мотивах поведения действующих лиц “философской сказки”. Именно сексуальная озабоченность, а не любовь. Играется этакий подростковый преизбыток оргазма, столь неиссякаемого, что хочется вспомнить сентенцию Козьмы Пруткова относительно фонтана, когда, к примеру, дегенерат Эццо (Ю. Алесин), рвущийся к власти, восклицает: “Как трудно мне мужчиной быть в объятьях Гизелины! Наверно, лучше ей купить электромассажер!”
Вторая после секса тема — это, конечно же, политика. Здесь достаточно кукишей в кармане и “безумно смелых” намеков. Есть и “концерт, посвященный реанимации”, и “меч средней дальности”, при помощи которого призывают “зачечнять… защищать Родину!”… Поминаются и Совет безопасности, и “Лебединое озеро”, и “Рабочий и колхозница” Мухиной… В общем, полный набор.
Не будем утомлять читателей дальнейшим погружением в философские глубины “шоу-представления”. Напомним лишь, что все это происходило на сцене Театра на Таганке, бывшего когда-то Меккой интеллектуальной элиты Москвы. В фойе молодой человек томно-театрального вида рассуждал о превосходстве метода Вахтангова и Мейерхольда над системой Станиславского, сравнивая “Шута на троне” с “Принцессой Турандот”. Но две миловидные девушки вернули мне веру в то, что у нового поколения со вкусом все в порядке. Они собрались уходить уже после первого действия и признались, что так и не поняли, к чему все “это”.
