— А моя дочь, Гаури? Ведь я выдала ее за сетха только месяц назад!
От неожиданности сторож выронил курительную палочку, да так и застыл с открытым ртом.
— Почему ты молчишь? Говори, мошенник, что случилось! Не выгнал же он ее! Или выгнал?
Сторож опустил голову, как бы давая этим понять, что ему не хочется разглашать неприятную тайну.
— Отвечай же! — не выдержал Адам Сингх.
— Я не знаю. Я не вмешиваюсь в дела сетха-джи, — сказал сторож и снова принялся зажигать благовонные палочки.
— Но ведь ты сказал, что приносишь ему еду из харчевни, — не успокаивалась Лакшми. — Ты приносишь одну порцию или две?
Сторож не ответил, но на лице его отразилось смущение.
— О горе! — закричала Лакшми. — Что случилось с моей дочерью? Уж не умерла ли она?
Как ни боялась Лакшми этого слова, ей все же пришлось произнести его.
— Не поднимайте шума! Еще так рано… — пытаясь придать твердость голосу, сказал сторож.
Но Лакшми не успокаивалась:
— Иди и позови своего хозяина, дармоед! Или ты хочешь уморить меня? Иди!
В голосе ее звучал такой гнев, что сторож не выдержал и направился к лестнице. Лакшми глядела на него глазами, полными слез. На минуту он остановился, окинул взглядом лавку — не могут ли эти люди что-нибудь стащить? — и стал подниматься вверх по ступенькам, в квартиру хозяина.
Через несколько минут сторож спустился и боязливо проговорил:
— Сетх-джи совершает молитву, я не могу тревожить его.
— Ах ты, дармоед! — закричала Лакшми. — Пусть воры растащат его добро! Я умираю от горя, а он там молитвы читает! А ну пойдем к нему, и пусть только он попробует не отдать мне дочь!
Она кинулась к лестнице, но сторож загородил ей дорогу. В бешенстве она ударила его по рукам своими тяжелыми серебряными запястьями и зашипела:
— Мучители! Чтоб вы все подохли! Как он может запретить мне видеться с дочерью!
Но сторож не поддавался, и она вцепилась ногтями в его лицо.
— Я сожру тебя живьем, если ты не пустишь меня к дочери! Ратуйте, люди добрые!
Владельцы соседних лавок, привлеченные шумом, уже выглядывали из дверей. Джайрам Дас не выдержал, он прервал молитву и вышел на лестницу, заняв безопасную позицию за спиной сторожа.
— Добрая женщина, — спросил он, — чего ты хочешь?
— Я не добрая женщина, — выпалила Лакшми. — Я отдала тебе свою дочь и теперь хочу взять ее обратно!
Лицо ростовщика помрачнело.
— Пусти меня наверх, — продолжала Лакшми. — Я хочу забрать свою дочь. Не то полиция арестует всех нас: и тебя, и меня, и Амру.
При упоминании о полиции на лице ростовщика мелькнул испуг.
— Сетх Джайрам Дас, — сказал Адам Сингх, — отдай нам девушку, и мы спокойно уйдем к себе в Пиплан… Мы не хотим скандала.
— Но, люди добрые, — забормотал ростовщик, — девушки здесь нет. Она убежала… Она болела… Она ушла в лечебницу к доктору, который лечил ее.
— Где же она теперь? — воскликнула Лакшми. — Раз уж ты купил ее, то мог бы присмотреть за ней.
— Так-то оно так, только девушка не стала слушаться меня. Я только зря выкинул свои деньги… И мое имя треплют по всему городу… Вам, людям незнатным, не понять, что это для меня означает!..
— Если ты не скажешь, где моя Гаури, тебе придется еще хуже, — пригрозила Лакшми.
— Сестра, я же говорю тебе, что сам не знаю, где она. Когда я хотел забрать ее из лечебницы, она отказалась вернуться ко мне, хоть я и заплатил доктору за ее лечение. Я слышал, она работает там сиделкой. Твоя дочь такая же… — Он запнулся, боясь снова вызвать гнев Лакшми.
— Почему ты не написал нам обо всем этом, прокаженный?! — в ярости закричала Лакшми. — О моя дочь! Меня посадят в тюрьму, если я не вызволю ее!
— А сетха-джи посадят в тюрьму за то, что он купил ее, — заметил Адам Сингх.
— Этот бесчестный ростовщик может откупиться, а я, бедная женщина…
— Не такая уж бедная, — прервал ее Джайрам Дас, — слава богу, я немало заплатил тебе…
— Ах ты, дрянь! В шестьдесят лет купил себе молодую девушку и еще толкует о деньгах! Такой греховодник, а все утро молитвы читает. А ну, спускайся вниз и веди меня в лечебницу!
— Мне нет дела ни до тебя, ни до твоей дочери! — рассердился ростовщик. — Проваливай отсюда! Иди сама к доктору Махендре и разыскивай ее. Боюсь я твоей полиции, старая шлюха!
