— Ты тоже можешь помочь. И мне. И своему… хозяину?.. не хозяину, нет? Не важно. Всему Гаугразу. Разве ты этого не хочешь? — Я перевожу дыхание, легонько кусаю губу. — Попробуй снова выйти на связь… пожалуйста.
— Я не могу. Он сам.
Не знаю, верить ли. Вздыхаю:
— Жалко.
Она впервые смотрит на меня в упор. Долго. Глаза в глаза. Сколько ей лет: тринадцать, четырнадцать? Почему они все такие юные, почему?!!
— Почему ты не сбежишь отсюда? Вы же умеете дестр… разрушать любые стены. Ты могла бы уйти. Если все равно не хочешь говорить.
Молчит.
Я снова зашла в тупик. Как всегда. Я никогда не смогу их понять, этих подростков с четырьмя черными косичками и подвесками в ушах, девочек, которые сами, добровольно идут в ловушку, в плен, в тюрьму — и молчат, глухо, безнадежно, по одной лишь прихоти какого-то идиота, согласного говорить исключительно со Спикером Глобального парламента… Да откуда он у себя на Гаугразе вообще прослышал о существовании такой должности?! Кстати, у нас поговаривают, будто Спикер, которого практически никто не видел вживую, — вообще личностная программа, что-то вроде усовершенствованного Модератора… Хохма, конечно, но почему бы и нет? Во всяком случае…
Глухая злоба, надежно запихнутая в самую глубину меня, опять опасно подплескивает к краю. Эти девушки — молоденькие, живые. Я не понимаю. Если я когда-нибудь до него доберусь…
— Я не умею.
Вздрагиваю. Как если бы услышала не чуть слышный полудетский шепот, а как минимум выстрел из доглобального пистолета.
— Ты…
Она плачет. Беззвучно. Что-то в ней переломилось, тоненькое и хрупкое, и теперь она должна выплакаться, выговориться… Это не значит, что она решила, будто мне можно доверять. Просто для нее уже не важно, кто именно ее слушает, и слушает ли вообще:
— Я ничего не умею… Я плела шнурок, а Дюрбека все равно убили… Это потому что я на самом деле не первая дочь. Первая была Калатаб, она умерла в полгодика, а я… Я должна была признаться!.. Но он бы подумал, что я просто боюсь. А я не боюсь. Мы уничтожим глобалов. Все города. Как этот… Лю?.. Я забыла.
— Любецк.
Я подаю голос, и она мгновенно замолкает. Вспоминает, что рядом с ней враг.
Но теперь я должна продолжать:
— В Любецке погибло очень много людей. Не тех глобалов, которые убивают на границе ваших воинов, а мирных жителей. Женщин, детей… таких, как твой самый младший братик. Но самое страшное, что Глобальному социуму уже все равно. Он слишком большой, чтобы помнить о тех погибших детях… Он не хочет вести переговоры с Гаугразом. Нам придется самим. Некому, кроме нас… Если тот, кто тебя сюда послал, все-таки выйдет на связь, скажи ему об этом. Хорошо?
Она не отвечает.
— Договорились?
Девушка вскидывает голову, и подвески в ее ушах резко звякают, словно какой-то доглобальный музыкальный инструмент. Выговаривает глухо и раздельно:
— Вы нас боитесь. А мы вас — нет.
Я не могу точно определить, сама ли она это сказала. На всякий случай спрашиваю — раздраженно, без надежды на ответ:
— Кто — вы? Вы лично? Назовите себя, пожалуйста. Разрешите вашей передатчице сообщить, кого она представляет. Это было бы с вашей стороны… логично.
Она вдруг улыбается. Мечтательно, по-девчоночьи.
И даже немного краснеет.
Я открыла глаза. И тут же зажмурилась от нацеленных прямо в зрачки лазеров солнечных лучей. Села, опустила голову и осторожно приоткрыла веки. На земляном полулежала черная сетка тени от веток наверху. На мне тоже. Может быть, я уже успела загореть вот так, в бесформенную сеточку.
Пошевелилась и чуть не зацепила локтем плетеную корзину, в которой обнаружился керамический кувшинчик и лепешка. Натурпродукты!.. Я усмехнулась. Попробовала: лепешка была жесткая и кисловатая на вкус. В кувшине оказалось, к счастью, не молоко, а просто вода.
Наверное, спустили на веревке. Странно, что я не проснулась.
И что теперь?
Солнце жарило все сильнее с каждой минутой (интересно, это еще утро?… не могла же я проспать до полудня!), зеленый комб взмок и прилип к телу, кожа зудела и требовала душа, хотя бы ионного. И спутанные волосы. И противный привкус во рту, не заглушаемый ни водой, ни сырной лепешкой. И резкий запах из-под мышек, откуда выветрился суточный ароматик. Ну и кроме всего, конечно…
