– Пусть сгоняет к Вовке Кобелеву в Тюмень, я с тем поговорю, он программу развлекательную придумает, охоту там, рыбалочку, баньку с сибирскими красавицами, – начал фантазировать Митрохин.
– Примитив! – выпуская струйку дорогого английского дыма, вставила Вероника, – Сухинин не такой, ему крестьянские девки, да баня с самогоном "не ком иль фо"*.
– Наоборот, милая, – улыбнулся Митрохин, – чем примитивнее система развлечений, тем она более действенна.
– Точно, – ожил Бакланов, – Вова Кобелев расшевелит нашего девственника, а то у Сухинина, по моему, крыша уже едет.
– Милая, – повернувшись к Веронике, сказал Митрохин, – либо мы будем иметь еще один труп в виде застрелившегося от любви девственника-неудачника и тогда еще семь процентов нестабильных не контролируемых акций, либо мы его вернем обществу выздоровевшего от психической шизофрении.
– Или он тебя с патетическим криком, "так не доставайся же ты никому", застрелит из ревности, как Ларису у Островского, или порежет как псих-эстет режет бритвой картину в Лувре, – вставил уже окончательно протрезвевший Бакланов, – правда в затее с этой поездкой есть одна загвоздка.
– Какая загвоздка? – вскинулся Митрохин.
– У Сухинина психологически ни на кого не встаёт, кроме как на Веронику, – ответил Бакланов с двусмысленной улыбкой поглядев на их томно пускающую сигаретный дым даму.
– Вовка Кобелев таких девах подкатит, что у Сухинина стоять будет, как у юного абрека на девственных невольниц из шанхайского гарема, – хохотнул Митрохин.
– Ты не андерстэнд, – покачал головой Бакланов, – у Сухинина в башке процесс слишком далеко зашел.
– Так может его того? – пожав плечами, спросил Митрохин, – отправим Сухинина в Кащенко, а акции его под опеку?
– Дадим ему шанс, – нарушила молчание Вероника, – пусть съездит в Тюмень, отдохнет, а там посмотрим.
***
Вот и не знал Владимир Павлович Сухинин, что эта поездка в Сибирь, была для него неким последним и не им придуманным рубежом. А кто при этом были наши заговорщики – воплощенными рычагами Верховного Разума? Или просто так карта легла?
***
Встречали Сухинина по самому высокому разряду. При виде кавалькады из джипов и дорогих седанов Сухинину вспомнился их геолог Сахаридзе, рассказывавший, как у них на родине могущественные мингрельские кланы соревновались между собой – сколько машин "белий волга" будет у нас на свадьбе наших Гоги и Манон, если у Кастаридзе на свадьбе их Гиви и Тамрико было пятьдесят две машины "белий волга", то у нас будет пятьдесят шесть.
Вова на удивление не пил.
– Принимаю омепразол, – доверительно сообщил он после традиционных бандитских объятий, – гастрит у меня.
– С кокаина на омепразол, это сильно, – подумал Сухинин и улыбнулся своей шутке, развив ее до гиперболической шизы, вроде "радио сообщило, что известный омепразолист и морфинист Вова Кобелев или… в аэропорту Тюмени сотрудниками федерального регионального управления по борьбе с наркотиками обезврежена шайка занимавшаяся международным наркотрафиком, из багажа корой были изъяты двести килограммов омепразола… по слухам, этот омепразол предназначался главарю местной газовой группировки Вове Кобелеву, известному под кличкой Кобло"…
– Но это не значит, что ты освобождаешься от пьянки-гулянки, – ободрил Сухинина Вова Кобелев, – мои пацаны уже все там приготовили. И с этими словами Вова мотнул головой, затылком указав кудато туда, где банда его головорезов уже шустрила с растапливанием баньки, маринуя мясо для шашлыков и подгоняя в охотничье угодье Вовы что на берегу реки Туры, девочек из лучших стрип-баров города Тюмени…Девочек, припевочек, ансамбль живой музыки, прислугу… И даже красивую бэбиситтершу – сидеть с малЫми спиногрызами братвы, потому как в мирной тихой жизни, когда стрелять на улицах уже вроде как перестали (и брателово прекратили возить волыны в бардачках и под сиденьями своих Гелентвагенов) – братва шустро начала жениться и множиться косяками.
Вот и наша Олеся работала бэбиситтершей.
Так уж повелось, да так ей свезло-повезло, что она с ее техникумом по специальности "дошкольное воспитание" попала в нужный магический список, куда не попали другие ее товарки по педагогическому колледжу. Верка, Милка и Лариска вот были вынуждены париться воспиталками в государственных детских садах за несчастные сто пятьдесят долларов зарплаты (слава тебе Господи, что при трехразовом питании и при возможности бесплатно содержать там в садиках и своих спиногрызов)… А вот Олесе повезло. Она попала в блатной список и ее бережно передавали теперь из семьи в семью богатых тюменцев – сидеть с маленькими наследниками нефтяных скважин и газовых насосных станций.
