Поднявшись из кресла, гость шагнул навстречу и неуверенно остановился, зачем-то поправил очки.
— Здравствуйте. Извините, что я пришел без предупреждения. Меня зовут…
— Я знаю, кто вы, — перебил Джеральд.
Он сам удивился резкости в своем голосе и, желая смягчить неловкость, добавил:
— Господи, как вы выросли! Садитесь, мистер Поттер.
— Да, в самом деле, — сказал Гарри, вновь усаживаясь в кресло, — мы ведь с вами встречались только раз, очень давно — в книжном магазине на Косой аллее, помните?
— Конечно. Лет пять назад. Когда отец вашего рыжего друга чуть не подрался с тем неприятным снобом.
Гарри против воли рассмеялся. Ему уже приходилось слышать много всяких высказываний в адрес Люциуса Малфоя, но такое — впервые. «И ведь точно подмечено!» — подумал он, с новым интересом разглядывая Джеральда.
Этот человек вызывал в нем некоторую робость. Весь его облик излучал силу, еще раз силу — и ум. Особенно глаза: пытливые, проницательные, изучающие…
Глаза Гермионы.
Сердце невыносимо сжалось, и он перевел взгляд на Эльзу — маленькая и хрупкая, она смогла выбраться из-за спины мужа, только когда тот шагнул в комнату.
— Здравствуйте, миссис Грейнджер, — сдавленным голосом поздоровался он.
— Здравствуйте, Гарри. Я так рада…
— Я тоже. Я давно хотел зайти к вам, но…
— Были заняты?
— Не только. Не был готов…
Это от матери Гермиона унаследовала пышные каштановые волосы и густые, очень подвижные брови, и быстро меняющиеся выражения лица, которые что-то говорили даже тогда, когда она молчала.
Он смотрел на Джеральда и Эльзу Грейнджер — и видел Гермиону.
— Люциус Малфой, — сказал он, обращаясь к Джеральду. — Он был намного хуже, чем просто «неприятный сноб», мистер Грейнджер. Один из ближайших соратников Волдеморта. Но я уверяю вас — не все волшебники таковы, далеко не все.
— Я знаю, Гарри. Таких, как он, и у нас хватает. Но я общаюсь с волшебниками, и у меня есть друзья среди них. И моя дочь…
Он замолчал. Эльза тихо всхлипнула и пробормотала:
— Извините.
— Не за что, миссис Грейнджер.
— Вы любили ее, Гарри?
Гарри растерялся.
— Не сейчас, Эльза, — мягко сказал Джеральд.
— Простите, Гарри… Хотите выпить?
— Да, спасибо. Что-нибудь не слишком крепкое.
— Джин с тоником?
— А что это?
— Ну… попробуйте.
Она ушла на кухню, вернулась с подносом, раздала бокалы. «Господи, — думал Гарри, глядя на нее, — как они похожи!» Со стесненным сердцем он взял бокал, отхлебнул. Вкус порядочно его удивил — странный, но приятный, несмотря на горечь, и почему-то аромат сосновых иголок.
— Она была моим другом, — сказал он, — нет, больше. Мы ведь были вместе с самого начала — я, она, Рон… Как один человек. Ее убили — и как будто убили часть меня. Я не могу с этим смириться.
Он помолчал.
— А насчет любви… не знаю, миссис Грейнджер. Они с Роном любили друг друга, и я был только рад за них. Нисколько не ревновал. Так что нет, наверное.
— Вы так думаете?
Гарри повернулся к нему:
— Что вы хотите сказать?
— Возможно, когда-нибудь вы поймете, — мягко сказал Джеральд; шевельнулся, устраиваясь поудобнее. — Я знаю о Роне, конечно. Мы ведь никогда не лезли в ее личную жизнь — потому и она от нас ничего не скрывала. Про вас и Джинни Уизли я тоже знаю — Гермиона рассказывала. Она нам рассказывала про вас все — вы уж простите ее!
— Да все в порядке! — воскликнул Гарри, порядочно ошеломленный этой информацией. — Я же не делаю тайну из своей жизни, и вовсе не против, чтобы вы про меня все знали! Я просто не знал, что так много для нее значил!
— Но вы только что сказали, как много значила она для вас, — заметил Грейнджер. — Неужели вы думаете, что она не испытывала к вам то же самое? Как, по-вашему, сохранилась бы в противном случае ваша дружба?
— Да… Правда.
— Очень рад, — Джеральд Грейнджер коротко улыбнулся. — Гарри, я должен кое-что рассказать вам… То, что не смогла рассказать вам Гермиона, не смогла столько лет. Она любила вас. Очень любила. Вы даже не представляете, как.
— Меня?! Господи, мистер Грейнджер, простите, но вы ошибаетесь! Вы знаете, как она себя, бывало, вела со мной? Честное слово, на первых курсах я порой жалел, что она девочка — так хотелось ей врезать!
