— Он тоже?
— И я. А они погибли…
— Прости, Джинни! — он сел рядом, обнял. Джинни привычно перебросила ноги через его колени.
— Ничего, ты же не знал… — Джинни печально улыбнулась. — Тебе хочется узнать, о ком я, да? Ладно тебе, у тебя на лице все написано. Я могу сказать про себя — это был Невил. Еще на третьем курсе. Когда мы с ним танцевали на рождественском балу — как мы танцевали!..
Она осеклась — из спальни приглушенно донесся испуганный вскрик.
— Что?.. — Гарри привстал.
Джинни тоже прислушалась.
— Все в порядке, — вдруг сказала она. — Черт, надо было ее предупредить, вот не сообразила!
— О чем?
— У него такие шрамы… Кто угодно испугается.
— Я никаких шрамов не заметил.
— Они здесь, — Джинни показала, и у Гарри слегка перехватило дух (потому что она провела рукой по своей груди), — и на спине. Сивый разорвал ему все мышцы.
— Сивый?! Господи! Как Билла?..
— Не совсем! — зло усмехнулась Джинни. — Укусить его Сивый никак не мог, только пальцами рвал…
— А почему не мог?
— Потому что Рон его задушил. Голыми руками.
Гарри ошеломленно смотрел на нее.
— Как же ему удалось?! Это же Сивый!!!
— Это Сивый убил Гермиону, Гарри, — тихо пояснила Джинни. — У Рона на глазах. Выскочил внезапно, обезоружил их и метнул в нее «Авада Кедавра». А потом так спокойно прошел мимо Рона и сказал что-то вроде: «Свежатинка, а?»
Гарри всего передернуло:
— Мразь!!!
— Да, мразь. И дурак — Рон так озверел… И знаешь, когда Рон нам рассказывал, что он еще сказал? «В больнице мне его морда, когда язык вывалился, потом часто снилась. Это были хорошие сны!»
— Рон просто молодец! — прошептал Гарри.
Его била дрожь; перед глазами снова возникали сцены битвы — спина убегающего Волдеморта, лощина… Лежащие в траве тела — Джинни с глубокой раной на плече, Невил — весь в крови, Луна — она как будто спала.
И омерзительные, обгорелые куски — все, что от Волдеморта осталось.
Он как издалека ощущал, что Джинни целует и гладит его — но понемногу эти ласки словно отогрели.
— Видимо, мне придется привыкать к новому Рону.
— Да нет, Гарри, вряд ли. Он как бы одновременно — и прежний, и новый. Знаешь, самое заметное, наверное — он стал добрее. Будто всю злость, которая прежде была в нем — всю возместил на Сивом. В больнице, как только ему разрешили вставать, каждый день ходил в женскую палату, навещал Лаванду Браун — она там лежала рядом с Парвати. Даже попросил маму принести ту дурацкую цепочку, помнишь, которую она подарила ему на шестом курсе? Которая «Мой любимый»?
— А, да! — Гарри засмеялся.
— Он хотел ей показать, что и правда сохранил ее. Его несколько мучило то, как у них тогда получилось. Хотел загладить вину — и знаешь, ему удалось. Парвати потом рассказала мне, что Лаванда умерла счастливая…
— Что?! Лаванда умерла?!
— Ты не знал? В нее попали «Проклятьем Долохова». От него редко кто выживает — Гермионе тогда, в Министерстве, очень и очень повезло.
— Это я заткнул Долохову рот — «Силенцио». Ему пришлось работать невербально, а он в этом, видимо, слабак — на наше счастье. Но надо же, Лаванда… Прямо стыдно — я настолько заперся в этих библиотеках…
— Не надо, Гарри! — строго сказала Джинни. — Ты был занят очень важным делом! Никто не стал бы тебя винить!
— Ну, да… Джинни, многие умерли… потом, в больнице?
— Нет, немногие — несколько человек. Из наших — только она. В Святом Мунго все-таки хорошие целители. Парвати вот выздоровела, стала такой же красивой, как прежде, и зрение восстановилось — а ей ведь пол-лица сожгли. Дин тоже здоров, только хромает немного.
— Хоть это хорошо, — тихо сказал Гарри. — Знаешь, то, что ты сказала про Рона… Мне нравится.
Джинни улыбнулась:
— Всем нравится. Он как будто вырос. Даже Фред и Джордж, хотя по-прежнему прикалываютя над ним — ну, они же всегда такие — теперь делают это, как бы сказать… с уважением! Так что он даже не может на них обижаться.
Гарри рассмеялся.
— Вы нас долго ждали? — спросил он.
— Часа два, наверное. Никак не могли понять, спите вы или уже проснулись, — Джинни сконфуженно улыбнулась. — Я не вытерпела — поднялась на цыпочках и начала подслушивать. А как услышала ее голос — ну совсем не вытерпела! Гарри! — она крепко обняла его. — Я тут с тобой разговариваю, будто ничего и не было — а ты ведь сделал такое! Слов нет!
