— Так что... мне можно поехать? — спросил он.
Еле заметный спазм исказил большое багровое лицо. Усы ощетинились. Гарри точно знал, что происходит за этими усами: отчаянное сражение, конфликт между двумя главными инстинктами дяди Вернона. Разрешить поехать — значит, доставить Гарри удовольствие, а против этого дядя боролся целых тринадцать лет. С другой стороны, разрешить Гарри уехать к Уизли на весь остаток каникул — значит, избавиться от него на две недели раньше, чем предполагалось, а дядя ненавидел, когда Гарри дома. Он снова посмотрел на письмо миссис Уизли — видимо, тянул время и размышлял.
— Кто она? — спросил он, с отвращением взирая на подпись.
— Вы её видели, — объяснил Гарри. — Мама Рона, моего друга, она встречала его с «Хог...». Со школьного поезда.
Он чуть не сказал «Хогварц-экспресс», а это был верный способ разозлить дядю. Под крышей дома Дурслеев запрещалось упоминать название школы, где учится Гарри.
Дядя Вернон сморщился, будто вспомнил нечто ужасно противное.
— Такая толстуха? — выдавил он после долгого раздумья. — С рыжим выводком?
Гарри нахмурился. Со стороны дяди Вернона, пожалуй, немного слишком называть кого-то толстухой, когда его собственный сын Дудли наконец достиг того, к чему шёл с трёхлетнего возраста, и таки сделался поперёк себя шире.
Дядя Вернон продолжал изучать письмо.
— Квидиш, — пробормотал он себе под нос. — Квидиш... что ещё за ерунда?
Гарри снова кольнуло раздражение.
— Это спортивная игра, — коротко ответил он. — В неё играют на мёт...
— Тихо, тихо! — замахал руками дядя Вернон. Гарри с известным удовлетворением отметил, что дядя запаниковал — видно, не мог перенести упоминания о мётлах в своей собственной гостиной. Пытаясь уйти от реальности, он вновь перечитал письмо. Гарри смотрел, как его губы беззвучно произносят слова: «пришлёт ответ как можно скорее нормальным способом». Дядя скривился.
— Что она хочет сказать, «нормальным способом»? — рявкнул он.
— Нормальным для нас, — сказал Гарри и, не успел дядя его остановить, добавил: — Ну, знаете, совиной почтой. Как обычно у колдунов.
Дядя Вернон вознегодовал так, словно Гарри произнёс самое грязное на свете ругательство. Содрогаясь от ярости, он затравленно стрельнул глазами в окно, будто ожидая увидеть прижатые к стеклу уши соседей.
— Сколько раз тебе говорить? Не поминай ваши штучки в моём доме! — зашипел он. Его лицо приобрело оттенок спелой сливы. — Стоишь тут в одежде, которую тебе дали мы с Петунией...
— Когда Дудли проносил её до дыр, — холодно бросил Гарри. И в самом деле свитер на нём был огромный — чтобы освободить руки, пришлось закатывать рукава пять раз, и свисал он до колен невероятно мешковатых джинсов.
— Я не позволю тебе разговаривать со мной таким тоном! — заявил дядя Вернон, дрожа от гнева.
Но Гарри не собирался всё это безропотно сносить. Прошли времена, когда он подчинялся идиотским правилам Дурслеев. Он не сидит с Дудли на диете и не позволит лишить себя удовольствия побывать на финале кубка. По крайней мере, сделает всё, что в его силах.
Чтобы успокоиться, Гарри глубоко вдохнул, а затем сказал:
— Значит, мне нельзя поехать на чемпионат? Ладно. Можно тогда я пойду? Мне нужно закончить письмо Сириусу. Ну, знаете — моему крёстному.
В точку! Ему удалось произнести волшебное слово. Багрянец стал пятнами сходить с дядиного лица, и оно сделалось похоже на плохо перемешанное черносмородиновое мороженое.
— А вы... переписываетесь? — псевдоспокойным тоном спросил дядя Вернон. Но Гарри видел, как зрачки маленьких глазок от страха съёжились.
— А?.. Ага, — небрежно обронил Гарри. — Я уже, кажется, давно ему не писал. Ещё подумает, будто случилось что, если не объявлюсь.
И умолк, наслаждаясь произведённым эффектом. Он почти что видел, как под густыми и тёмными, расчёсанными на ровный пробор дядиными волосами заворочались шестерёнки. Если запретить Гарри писать Сириусу, тот может заподозрить, что с крестником плохо обращаются. Если запретить Гарри поехать на матч, он пожалуется Сириусу, и тот узнает наверняка, что с крестником обращаются плохо. То есть оставалось одно. Гарри наблюдал, как в дядиной голове формируется решение, — словно большое усатое лицо было прозрачным. Гарри старался не улыбаться и смотреть пусто. Наконец...
