В ослеплении от яркости собственных чувств Марципарина всякий раз идеализировала сменный предмет своих обожаний. Она и думать не могла, что перепуганные чрезмерностью её внимания некроманты сами спешат доложить главе цанцкой гильдии о назревающей проблеме. Нет, ей казалось, что некромейстер вездесущ и всевидящ. И потом, когда сильный гнев испарялся, на его месте обнаруживалось нежное дочернее чувство. Не к напыщенному индюку Цилиндрону, а к тому, кто чутко реагирует на все замысловатые движения души воспитанницы.
Хотя… Была ли в них тогда замысловатость? Быть может — лишь напор и бешеный ритм страстей. Вызывающий тревогу внимательного Гны. Страшный для воспитателей-некромантов. Опасный для мёртвых воздыхателей из города Цанц, которые явились чуть позже, вились вокруг, точно шмели над лужицей медвяного нектара, но в глупости своей не знали, с чем играют. Загнавший в сундук даже перепуганного рыцаря Чичеро.
* * *
Воздыхатели, правда, издевательски непостоянные, у Марципарины появились годам к двадцати двум — в том возрасте не девушки, а молодой женщины, когда наигравшаяся с юными своими жизнями цанцкая молодёжь уже готовится переходить в посмертие. Мол, перебесились — пора и честь знать. Остепениться, выйти в уважаемые мертвецы, а для того — заняться каким-нибудь делом. А, как известно, жизнь — серьёзному делу помеха.
Наблюдая, как на глазах мертвеет её окружение, Марципарина не могла взять в толк: а её-то почему не трогают некроманты-учителя, ни к чему не готовят? Даже обидно. Может, она сама должна о чём-то их попросить?
Но даже когда ей случалось завести разговор об обряде перехода, некроманты тотчас уходили от ответа. С ловкостью, говорившей о долгой тренировке заранее.
Её что, решили оставить в живых? За какие такие проступки?
Позднее, уже с появлением в Цанце Эрнестины Кэнэкты, перед молодой дочерью Умбриэля Цилиндрона был исподволь раскрыт верный ответ — о том, что бродящие в ней мощные энергии — драконьего свойства, каковое исключает проведение в её отношении всяких там некромантских обрядов. Но в течение ряда лет, пока яральская разведчица до закрытого города Цанца ещё не добралась — о чём могла думать Марципарина? Она недостойна посмертия. Она всех хуже. Официальный отец Умбриэль Цилиндрон очень ею недоволен.
Страдая от собственной неполноценности, Марципарина с удвоенным пылом откликалась на понятное стремление мёртвых аристократических сынков Цанца завести с нею отношения. Большинство из них она непроизвольно отталкивала сразу же — этим самым удвоенным пылом. Тех же, кого при первой встрече её пыл недостаточно пугал, о чём-то важном просвещали родственники — и молодые люди ретировались уже со второй встречи.
Некоторых же — самых родовитых и упрямых — отваживал сам Цилиндрон, снисходя для таких разговоров со своего высоченного стула. Надо сказать, характер официального «отца» Марципарины был таков, что сам процесс отваживания был для него особенно вдохновителен.
Что думать юной красавице? Мертвецы её сторонятся. И даже те из них, которые, казалось, желали её, по зрелом размышлении с негодованием её отвергают. А те, кому всё же не страшно, всё равно пугаются гнева её отца, чем показывают неготовность к мало-мальски решительным подвигам в её имя. Угу, и этих тоже не вдохновила. Видать, с нею как с женщиной что-то очень-очень не то.
Намного позднее Бианке рассказали, в чём было дело. Конечно же, в несовместимости мертвецов и драконов — о том ей твердила, например, Эрнестина Кэнэкта. Но чем такая несовместимость грозит, Кэнэкта уточнить затруднялась. Чем-то ужасным, но чем?
Опасно ли это для мёртвой души — тени, спрятанной в «призрачной шкатулке»? Но чем же опасно, если душа удалена и спрятана? Кэнэкта молчала, не в силах найти вразумительный ответ. Не имела она в своём личном опыте ни подлинных драконьих страстей, ни схоронённой в шкатулку мёртвой души. Могла лишь фантазировать, да и то неуверенно.
Помог Бларп Эйуой — уже здесь, в Ярале. Он, как и Марципарина, в сути своей — человекообразный дракон из рода Драеладра. И даже, в отличие от Лулу, имеет собственное драконье имя, даром что слабенькое — Бларобатар. А значит, через имя может общаться с тем из Семи Божеств, которое сотворило драконов. В сочетании с редким среди драконов умением понимать мертвецов, эта способность делает его носителем уникальных знаний. Тех, каких Эрнестине недоставало.
