Но почему тогда, стоило матери Драеладра лишь задуматься о собственном имени — и бессонная ночь проходила в сумбурных нелогичных размышлениях, из коих к утру запоминались одни урывки?
И всё же. Лулу Марципарина Бианка — откуда взялось это имя? Ответить просто. Имя далеко не драконье. Всё указывает на то, что его дали мертвецы. Возможно, доброжелательно настроенный некромейстер Гны, который, надо отдать ему должное, пытался малышку понять.
Да, очень похоже. Цанцкий некромейстер — он и далее, когда драконьи силы из Марципарины стали вырываться, как лава из вулкана, продолжал постигать необычную для себя сущность девушки с искренним интересом.
Такой интерес — залог соответствия имени. А ведь имя у девочки-дракона вполне прижилось: не было ею сразу отторгнуто, а там понравилось и вошло в привычку. И составной характер имени не составил неодолимой помехи, поскольку Лулу в идейной своей глубине действительно была Бианкой, а на поверхности — Марципариной.
В самом деле, славные имена, раскрывающие в человеке богатство внутренней сложности. Странно даже представить себя в других словесных одеждах, но в этих трёх платьях — можно щеголять, не боясь соскучиться.
Конечно, в самой тройственности имени может таиться и известная опасность. Перспектива разделения. Но в ней — не некроманты виновны. А внутренняя сложность опыта Лулу Марципарины Бианки как чем-то подобного Чичеро разноприродного существа.
* * *
Кто знает, в чём состояла интрига, в которой цанцкие некроманты надеялись использовать девочку, похищенную из гнезда дракона? В том ли, чтобы во славу Владыки смести с поста Цанцкого воеводы Умбриэдя Цилиндрона — как это и случилось добрых тридцать лет спустя? Или же, наоборот, она требовалась самому Цилиндрону, а задача состояла как раз в удержании власти?
Спросить некого. Одно несомненно, толком использовать её так и не удосужились, а может, и пожалели. Странная для некроманта жалостливость в отношении Лулу исходила от Гны, и если в детстве воспринималась как должное, то по мере взросления всё более удивляла, предрасполагала к мыслям: а что, если официальная версия лжёт? Что, если её отец — всё-таки Гны, а не Умбриэль Цилиндрон?
Последнему до «дочери» в обычные дни и дела-то не было. Только в праздничные, когда протокол требовал её официального присутствия. Да и тогда — Марципарину эмоциональная холодность вознесённого над головами Умбриэля заставляла крепко задуматься. К чему эти спектакли на тему важности родственных чувств? К чему приуроченные к дням её рождения симпозиумы с угощениями? К чему, если она сама Цилиндрону неинтересна?
На торжественные симпозиумы имени себя Лулу приходила с книгой. Знала, что всегда представится возможность уединиться у облюбованного ею фонтана в дальней оконечности Зеркального зала. Пару мгновений займёт формальность открытия симпозиума — и дальше делай, что хочешь. Никто не подойдёт, не помешает. Да и просто не подойдёт.
Когда Лулу Марципарина стала вырастать из девочки в девушку, в ней начали пробуждаться мощные энергии драконической стихии. Умбриэль Цилиндрон этого пробуждения вовсе не заметил, а вот Гны был начеку. Как только Лулу принялась влюбляться в своих воспитателей, некромейстер стал их быстрее тасовать. Только девушка почувствует, что кто-то из них симпатичен ей настолько, что без него она жить не может — а хитромудрый Гны тотчас удалит именно этого мертвеца. Пройдёт час-полтора мучительных страстей — и удивлённая воспитанница вдруг заметит: а жить-то можно! И не так ей важен оперативно убранный предмет воздыхания — подумаешь, свет в оконце…
Дикие желания нежданно захлёстывали Марципарину — и с той же внезапностью отступали. Нахлынет — отхлынет. Накатит — откатит. Заштормит — обернётся апатическим штилем. Вознесёт — укачает.
Странно, что все неожиданные для неё самой чувства Лулу некромейстер Гны успевал предугадывать. Видно, в тонкостях изучил её драконически восприимчивую натуру. Но какая же злоба обуревала воспитанницу всякий раз, когда к зарождению её нового чувства Гны оказывался готов. И снова переиграл… И опять… И теперь…
