— Послушайте, друг мой Прасар…
Гарман поднял голову.
— Я понимаю, что все зло исходит от суперата. Это враг простых людей — значит мой враг. Но я не признаю и нынешнего примэрата… Чем же, по-вашему, я могу быть полезен Стране?
— Я ждал ответа, но не вопроса, отважный эрат. Думаю у Вас путь один: к народу. Насколько мне известно, в Стране объявился весьма мудрый и дерзкий человек, поставивший целью вернуть времена первых примэратов, избавиться от суперата, от гнофоров и не допустить нападения гарманов на союзные страны. Он объединяет силы, верные учению Ремольта, несколько раз приезжал сюда и в соседние страны, сумел создать общество друзей Гарманы, которое будет делать все, чтобы ослабить влияние служителей неба и предотвратить гибельную войну.
— Кто он?
— Имени его никто не знает. Зовут просто Синим Пустынником.
— Странное сочетание… Пустынник — что-то от странников, синий же цвет — цвет народа Гарманы. Так!
Лоэр снял кожаную перевязь и положил меч на стол.
— Если Ваш Синий Пустынник не подстрекатель, это как раз то, что мне нужно!
— Смею уверить, человек он надежный и честный. Найдите его — тогда Вам не придется спрашивать, какому делу посвятить себя.
Вет Прасар поднялся и шагнул к настенной сетке.
— Мне пора, отважный эрат, да и вам не мешает отдохнуть перед дорогой: до Мурса путь не близкий. — Он взял свой плащ и шляпу. — Выгляните, пожалуйста, в коридор, нет ли кого там?
Лоэр прошелся по коридору до лестницы. Никого. Он вернулся в комнату и кивнул Вет-Прасару — путь свободен. Эруст обнял его на прощание.
— Не будьте слишком доверчивы — в этом Ваша слабость, — шепнул он.
— Прощайте, отважный эрат, да и сопутствует Вам удача!
Ни лоэр, ни эруст не заметили, как из-за чуть приоткрывшийся двери — там, где в тупике коридора лежала густая тень — показалась и затем исчезла голова низкорослого соглядатая… Именно из-за него встреча Лоэра с Вет-Прасаром оказалась последней: неподалеку от постоялого двора люди суперата схватили молодого эруста, и на другой же день он был отправлен в рабство на Гарману.
Церот — славный конь. Он достался Лоэру после стычки с лесными бродягами на границе Ригии с Эрустой и с тех пор верно служил ему. Новый хозяин часто сам жил впроголодь, но для Церота не жалел последнего гурна и кормил только овсом и сочной травой. Зато умное животное ни разу не подводило его, было выносливым и послушным. Утро вспыхнуло, когда небольшое селение Рибо осталось за спиной. Неожиданно Лоэр услышал резкий крик. Проскочив кустарник, он увидел отчаянную борьбу оборванного мальчика и дюжего бородатого человека с черной повязкой на голове. Заметив молодого гармана, бородач тут же заторопился к лесу.
Лоэр спешился, наклонился над подростком. Тот лежал на спине: бледное лицо, полуоткрытый страдальческий рот, тонкая, как хворостинка, шея… Гарман похлопал его по щекам. Веки у мальчика дрогнули, большие серые глаза словно распахнулись, рука метнулась к подбородку.
— Боги! Мой талисман!.. Он украл мой талисман!
— Вот как? Ну, от меня он не уйдет, малыш! — Лоэр прыгнул в седло. — Эх-хэй, Церот!
Грабитель не успел добежать до леса. Он лежал ничком, подмяв под себя руки. Большие желтые муравьи уже бегали по обнаженным ногам, по выгоревшему на солнце черному плащу.
— Рыба в небе! — растерянно сказал гарман. — Что это с ним?
Он толкнул носком сандалии неподвижное тело, затем перевернул его на спину и в ужасе отшатнулся. На него в упор глянули застывшие льдистые глаза. Лицо почернело, кожа начала покрываться фиолетовыми волдырями. Лоэр не заметил, как из ладони мертвеца золотой змейкой скользнула цепочка вместе с раскрывшимся талисманом, не заметил и того, как подошедший мальчик пальцами ноги незаметно вдавил глубоко в песок свой драгоценный амулет.
— Хм! — Лоэр сдвинул шляпу на затылок. — Похоже на отравление церотским ядом… Ну, туда лиходею и дорога!.. А вот где же твой талисман, малыш?
— Уйдем отсюда, добрый господин.
— Может быть, он обронил его? Давай-ка посмотрим в траве.
Они трижды прошлись туда и обратно и, конечно, без успеха. Вернувшись к дороге, Лоэр уселся на камень и с минуту разглядывал мальчика. Помимо жалких лохмотьев обращали на себя внимание его глаза, полные безысходной печали, его губы, в уголках которых так рано легли страдальческие складки.
