Наконец кандидат Йонсен подошел к группе у печи. Советник приветствовал его изысканными комплиментами, но Ракел едва оглянулась, мельком посмотрела на нового знакомого и продолжала разговор с дядюшкой Рикардом.
К великому своему изумлению, она заметила, что «этот посторонний господин» остался стоять около нее. Она повернулась к нему и подняла свои холодные голубые глаза, так как он был немного выше ее. И тут с нею произошло нечто необычное: ей пришлось опустить глаза. Он вовсе не выглядел таким, каким она его себе представляла, — неловким и смущенным, оробевшим от незнакомой обстановки; наоборот, по всему его поведению было заметно, что он сам сознает всю странность своего поведения, но все же решил держаться именно так. Ракел растерялась.
— Вы, господин директор школы, бывали уже в западной Норвегии? — спросил дядюшка Рикард, желая прийти ей на помощь.
— Никогда, — отвечал тот. — Я никогда еще не видел моря, кроме как в Кристианийском фиорде.
— И какое же впечатление произвела на вас наша природа? — продолжал старик. — Я предполагаю, что вам уже знакомы все чудесные виды в окрестностях города?
— Очень сильное впечатление! — отвечал кандидат Йонсен. — Но природа здесь кажется мне такой огромной, могучей, всеобъемлющей, что чувствуешь себя как-то напряженно в этом окружении.
— Так вам здесь все кажется слишком мрачным? — спросила Ракел в тоне легкой болтовни.
— О нет, вовсе нет, — отвечал он спокойно. — Я скорее хотел сказать, что природа здесь имеет… как бы это назвать… что-то зовущее, она внушает такое чувство, будто ты должен совершить что-то значительное, грандиозное, совершить такое, что было бы видно издалека.
Ракел посмотрела на молодого человека с удивлением, но советник сказал добродушно:
— А вот меня теперь пустынные просторы берегов и огромного моря настраивают скорее на раздумье и мечты и никак не побуждают к действию!
— Когда я доживу до ваших лет, господин советник, — отвечал кандидат Йонсен, — и если мне к тому времени удастся что-нибудь совершить, я, возможно, буду смотреть на жизнь теми же глазами, что и вы.
— Ну, помоги вам бог! — вздохнул дядюшка Рикард с меланхолической улыбкой. — А что до того, чтобы «совершить», так…
В это мгновенье дверь открылась, и в комнату вошла фру Фанни Гарман. Она была так ослепительно хороша, что все взгляды невольно обратились на нее. Фасон ее светло-серого шелкового платья с бледно-красным шлейфом явно свидетельствовал о его заграничном происхождении. Но на нее и на ее платье хотелось смотреть не только потому, что они представляли редкое явление в этом кругу, — нет, с первого взгляда каждый видел, что они неотделимы друг от друга: эта тонкая шуршащая материя и эта стройная, изящная женщина со сверкающими глазами.
Она легко и весело прошла по комнате, чтобы поздороваться со своими родственниками. В ее походке и во всем ее существе было что-то уверенное и беспечное, чрезвычайно непохожее на ту смесь осторожности и тщеславия, с которой молодые женщины обычно носят дорогие шелковые платья со шлейфами.
— Господи! Опять она в новом! — заскрежетала зубами фру Олбом.
— Mais, mon dieu, comme elle est belle![8] — прошептал советник с восхищением.
За фру Фанни шел маленький щупленький кандидат Дэлфин, представитель фирмы ее отца, за ним — Якоб Ворше и, наконец, Мортен Гарман.
Последний был высок и тяжеловат; он, казалось, унаследовал от своей матушки ее «крест» — полноту, но носил он эту полноту бодро и как будто пока не тяготился ею.
У Мортена Гармана было красивое, но немного одутловатое лицо, и глаза уже начинали заплывать.
Георг Дэлфин полгода прожил в городе, как представитель фирмы Хулст, и поскольку Фанни Гарман была дочерью владельца этой фирмы, Дэлфин сразу вошел в круг семьи Гарманов и стал постоянным гостем в Сансгоре.
Поэтому и теперь Мортен прихватил его с собою из конторы своего тестя, когда большую коляску из Сансгора прислали за подмогой.
Якоба Ворше они встретили по дороге, когда уже были в коляске, и, собственно говоря, окликнула его фру Фанни.
Якоб Ворше отнюдь не был одним из близких друзей Мортена, хотя в ранней юности они не раз проводили время вместе. Зато консул Гарман был чрезвычайно приветлив с молодым Ворше, и многие поговаривали, что консул не прочь бы снова включить имя «Ворше» в свою фирму, например посредством брака!
