Тогда Кора рассказала Гарбую о двух своих визитах к Мише Гофману, о записке кровью. Краем глаза она поглядывала на виллу "Радуга" и прервала рассказ, когда из нее вышли два медика в светлых фартуках, сопровождаемые офицерами. Офицеры несли за ними чемоданчики. Машина, в которую они уселись, так же, как два первых джипа, взяла курс на лагерь.
- А теперь они хватятся: где наш любимый руководитель проекта? произнес Калнин и, как показалось Коре, с издевкой. - Помолчи!
- Они пока оберегают твой сон - ведь без тебя операция по возвращению беженцев к родным очагам может не состояться. Или ты уже подготовил кадры?
- Их еще готовить и готовить, - сказал Гарбуй и обернулся к Коре. Рассказывайте дальше. Значит, вы решили, что Гофман мертв...
Окончание рассказа заняло еще минут пять. Коре пришлось дважды повторить последние мысли Гофмана- те, что она уловила без звука.
Солнце уже поднялось над морем и слепило глаза. Птицы перекликались, как на митинге. Кора подумала, что Миша, наверное, так и лежит там, хотя, может быть, те медики, что поехали в лагерь, сейчас колдуют возле него, выясняют причину смерти.
- Одного я не понимаю... - сказал Гарбуй. Но кончить свою мысль он не успел, потому что его перебил Эдуард Оскарович:
- Ты не понимаешь, какого черта им надо было травить Гофмана! - Ума не приложу!
- Я в том вижу две причины, - сказал Эдуард Оскарович. - Первая проста, ты до нее додумался бы сам: им надо было выяснить, не отличается ли реакция человеческого организма, я имею в виду земной организм, на некий вирус от реакции аборигена.
- Речи о смертельных вирусах не шло, - сказал толстый мальчик. - А в чем вторая причина?
- Вторая - их убеждение, внушенное тобой, мой ангел, в том, что Миша Гофман - подосланный сюда агент из будущего. - Они боятся?
- Они рассудили, что лучше пожертвовать им, чем мною или Корой. - И эксперимент удался. Гарбуй повернулся к Коре: - Когда, вы говорите, ему сделали укол? - Вчера он уже был болен.
- Эффективный вирус. Мы такого, пожалуй, не проходили.
- И не могли проходить, - ответил Калнин. - Надо было выбирать другой факультет.
- Значит, вернее всего сутки - инкубационный период и сутки сама болезнь. А что - неплохо придумано.
Кора переводила взгляд с одного ученого на другого, но не во всем могла уследить за ходом их быстрой беседы.
- Но бактериологическая война зависит от такого числа факторов, что рассчитывать на то, что она уничтожит население планеты... или хотя бы дезорганизует ее оборону, вряд ли приходится.
- Мы не знаем, насколько живуч этот вирус, - сказал Калнин. Насколько быстро распространяется. Мы еще ни черта не знаем, и узнать это сможешь только ты.
- Ты что, всерьез предлагаешь мне вернуться? - Там, где пехота не пройдет, - произнес загадочную фразу Калнин, но Гарбуй продолжил ее:
Где бронепоезд не промчится, Тяжелый танк не проползет, Там пролетит стальная птица!
Вы можете продолжить? - спросил Гарбуй у Коры. Почему-то он развеселился, помолодел. - Я не помню таких стихов, - сказала Кора. Наша далекая потомочка, - сказал Гарбуй, - не помнит таких стихов. И не знает, что это не стихи, а боевая песня. Значит, ты считаешь, Эдик, что мне надо вернуться?
- Если бы ты не заварил эту кашу, - сказал Калнин, - то не было бы и такой опасности.
- Только не надо мне говорить, что ты меня предупреждал.
- Я тебя предупреждал, - серьезно ответил Калнин. - Но ты не мог меня послушаться.
- Не мог, - согласился Гарбуй. - А они меня не шлепнут на подходе?
- Ты знаешь, что не шлепнут. Хотя потом, когда все образуется, они тебя обязательно шлепнут. Как твоего любимого президента.
- Помолчал бы, Эдик. Президент был светлым человеком.
- Особенно если не вспоминать, по каким трупам он пришел к власти. Это было двадцать лет назад. - Срок давности истек?
Кора смотрела на двух пожилых мальчиков, которые вспоминали какие-то свои детские истории.
- Ну, ладно, я пошел, - сказал Гарбуй. - Ты расскажи Коре, что знаешь. Или не рассказывай. Ты вольная птица.
- Я не птица, я ворон, - сказал Калнин. - Ты уверен, что мне следует возвращаться?
