- Она мужчина или женщина? - спросила девушка. - Кому как, ответил солдат. - А ты выходи, выходи, раз велят. Кора покорно вышла из джипа. Медсестра сильно толкнула ее к дверям. - Осторожнее, - предупредила ее Кора. - Я могу упасть.
- Упасть? Так я тебе помогу, - ответила медсестра. От сильного толчка в спину Кора полетела вперед, в стеклянные двери, предусмотрительно открытые вахтером, и, пробежав пустой вестибюль, украшенный лишь синими волнистыми узорами под потолком и портретами самодовольного узколобого человека с напомаженным коком и бородкой, которая вроде бы когда-то именовалась эспаньолкой, врезалась в стену.
- Эй, принимайте пополнение! - крикнула медсестра.
Оглушенная, Кора оглядывала идущий от вестибюля широкий коридор, покрашенный в приютский голубой цвет. Двери его были когда-то побелены, в простенках стояли стулья, а над ними к стенам были приклеены плакаты, рассказывающие о нужном поведении во время пожара или атомной тревоги. Плакаты были нарисованы плохо, примитивно, но доходчиво.
На стульях у правой двери сидело несколько человек в синих халатах, словно к зубному врачу. И Коре захотелось спросить, кто последний, несмотря на всю нелепость такого вопроса.
Однако Миша Гофман, который сидел на крайнем стуле, сам сказал ей:
- Я последний, гражданка. Вы будете за мной. Композитор-песенник Миша Гофман, которого здесь оказаться' не могло, потому что он еще оставался в нашем мире и даже способствовал падению Коры в мир этот, был облачен в синий больничный халат, из-под которого были видны кальсоны с развязанными белыми шнурками, свисающие, как усы сомов, по сторонам тапочкиных морд. - Миша? спросила Кора. - Это вы? Странно было бы здесь заниматься играми в конспирацию.
- Да, - ответил Гофман, глядя в пол. - Мы с вами где-то встречались?
- Да, встречались, - сказала Кора и села на свободный стул. Напротив ее оказалась прелестная на первый взгляд смуглая брюнетка. В ее спутанных волнистых волосах горела маленькая диадема, а из-под больничного байкового халата, который был велик размеров на пять, из-за чего пришлось закатать рукава, выглядывала нежная узкая ножка в расшитом бисером башмачке. Здравствуйте, - сказала Кора. Девушка захлопала глазами и ответила нечто на незнакомом языке.
Потом она принялась тихо плакать, но остальные не обращали на нее внимания.
Кора перехватила внимательный и настороженный взгляд соседа - тот был молод, худ, коротко пострижен, его щеку пересекал красный безобразный шрам, который оттягивал вниз угол рта. Своеобразие его туалета заключалось в том, что из-под халата торчали плохо начищенные сапоги со шпорами, что роднило его с медсестрой.
- А почему мы сидим? - спросила Кора, не дождавшись какой-нибудь реакции от "больных".
- Ради Бога, помолчите! - воскликнул Миша Гофман. - Не привлекайте к себе внимания.
- Сколько вам можно говорить! - раздраженно откликнулся пожилой мужчина в сильных немодных очках, отчего его глаза казались голубыми прудами. - Это не играет роли. Главное - не обращать на них внимания. Игнорировать!
- Вам хорошо игнорировать! - возмутился маленький, широкий в бедрах и ватный в плечах гражданин с тупым неподвижным лицом. - Вы с ними бесед не имели.
- Ах, оставьте! - отмахнулся очкарик. Он был лыс, коренаст, с красивыми губами и округлым подбородком.
Дверь рядом с Гофманом открылась, и оттуда выглянул дряблый сизолицый мужчина в белом фартуке, повязанном поверх голубого халата. - Гофман! приказал он. - Заходите. Затем он окинул взглядом остальных и сказал: Прочих примем после обеда. Но тут его взгляд упал на Кору, и сизолицый удивился. - А вы тут что делаете? - спросил он. - Меня привезли, призналась Кора. - Кто привез?
- Солдаты, - сказала Кора, изображая полную наивность. - Я шла по дороге, а меня нашли и привезли на машине.
- Так вы местная? - спросил сизолицый. - Нет, я из Москвы. Я в отпуске. - Господи, ну какая может быть еще Москва! Что за чушь? Вы мне скажите, вы включены в контингент или вы из обслуживающего персонала?
В полной растерянности Кора поглядела на Мишу Гофмана.
