— Ребя, давай без трусов! — шепнул Егор.
— Уж очень видно! — сказал смущенно Вава. — Выжмемся.
Мы булькнули в воду, как булькают лягушки, когда их вспугнешь.
Поискал глазами на берегу девочек и Дусю, но услышал ее голос подле себя.
— Далеко не заплывать!
Вода была теплая, и крепко пахло машиной.
— Испортили нашу Свирель, — сказала Дуся, и я понял, что она мне говорит.
— Фабрики загрязнили?
— Все вместе. Город, фабрики, заводы… Пожалуй, надо выходить, мазут плавает.
Мы разошлись по сторонам, выжимаясь, помогая друг другу выкручивать трусы. Шли домой довольные, словно дело сделали.
— Законно! — говорит Егор.
— Без булды! — откликался Вава.
Я все пытался рассмотреть сестер Смирновых, но они держались в стороне и помалкивали.
Дуся сказала:
— Теперь чайку выпить небось не откажетесь.
— Не откажемся! — сказал за всех Егор.
7
Дуся жила в общей квартире из трех комнат.
Мы сгрудились на пороге, но Дуся, отперев свою комнату, сказала громко:
— Смелей! Соседей нет. Они внуков в Москве нянчат.
Мы, однако, не больно осмелели. Прошли в Дусину комнату и кинулись к спасительному дивану, чтоб сесть и не шевелиться. Диван у Дуси был с высокой спинкой, кожаный и не столько широкий, сколько длинный. Мы все на нем уместились: Вава, Егор, Смирнов, обе его сестры и я. Мне пришлось, правда, сидеть у самого валика, рядом с девочками. Я замешкался занять место, а когда попробовал втиснуться между ребятами, они, злодеи, не пустили.
Дуся поставила на кухне чайник, вернулась, поглядела на нас и засмеялась.
— На улице все шустрые, а тут как воды в рот набрали. Наташа, Света, пойдемте чашки принесем. А ты, Вава, приемник включи. Чего, как воробьи, теснитесь? Стулья есть.
Она увела девочек на кухню, и я, вздохнув с облегчением, устроился на диване по-барски. Приемник стоял как раз возле меня.
Сказать честно, доживши до седьмого класса, я ни разу еще сам не включал приемника. А был он мне очень симпатичен, этот ящик, в котором умещался весь шар земной.
Загорелся загадочный зеленый глазок, в приемнике затрещало, запиликали передатчики, и вот уже чужой голос так и резанул по нашим нервишкам.
— Немцы! — узнал Егор.
Никто из нас в оккупации не был. Немцев мы видели пленных да в кино. Но сама их речь действовала, как опасность.
— Переключи! — крикнула из кухни Дуся.
Вава завертел ручками и нашел нашу волну: Игорь Ильинский читал «Хирургию».
Я любил веселые рассказы Чехова, но мне хотелось услышать голоса дальних стран. Улучил минутку. Ребята увлеклись конфетами, и я завладел колесиком, которому подвластны земные и небесные пространства. Увел красную стрелку на самый край шкалы, чтобы вдруг услышать позывной с полярной льдины, но услышал песни, джазы, шум, треск… Перехватил взгляд Дуси, оставил приемник в покое и попросил:
— Вава, выключи!
Вава поворачивает ручку от себя. Праздничный огонек меркнет и гаснет.
Я вернулся из моего далека к ребятам, в Дусину комнату. Увидал на стене, напротив, фотографию. Дуся стоит на трибуне. За ее плечами колонны… Это, конечно, Колонный зал Дома Союзов.
— Это Колонный зал? — спросил я не к месту: разговор шел о грибных местах.
Дуся залилась краской, как девочка.
— Колонный зал, — сказала она.
— И это вы? — Я поглядел на Егора, он кривил губы в усмешке.
— Выступала на слете ткачих, — сказала Дуся.
— А в Кремле вы были? — Я не мог не задать этого главного вопроса, потому что в Кремль пускали тогда только самых знаменитых в стране людей.
— Была, — сказала Дуся. — В кабинете Владимира Ильича была. Там у него чернильный прибор стоит. Подарок рабочих «Карболита».
— Нашего?
— А какого же? — возмущается Егор.
Какой же молодчина у меня отец: вон какой город выбрал! Здесь когда-то все рабочие были революционерами.
— А ткачихой тяжело работать? — спросил, не глядя на ребят: осмеют ведь.
— А я не ткачиха, — ответила, улыбаясь, Дуся. — Это меня так зовут — Дуся-ткачиха. Я прядильщица.
— Ну, прядильщицей? — Я не сдался.
— Обыкновенно. Другие-то работают. Ходить много надо. Хуже, чем за грибами. У нас по хронометру подсчитывали. Я за смену двадцать километров прохожу.
— Ого! — удивился Смирнов.
