В 1970 году вышел в свет коллективный труд, подготовленный Институтом истории естествознания и техники АН СССР, — «Современная научно-техническая революция». «Если сущность технического переворота второй половины XVIII — начала XIX века заключалась в создании рабочих машин, то есть в замене руки рабочего механизмом, то сущностью современной научно-технической революции является замена логических функций производителя машинными».
Ну а если попытаться выразить суть явления одним-единственным словом? Пожалуй, автоматизация. Правда, это рискованный лаконизм: неизбежны вопросы о содержании понятия. Оно приемлемо разве лишь в широком смысле слова (включая технологию), отмечается в коллективной работе «Научно-техническая революция и преимущества социализма» (1975 год). Ибо тезис о решающей роли автоматизации управления оставляет как бы в стороне применение физических законов, в частности использование новых видов энергии, создание новых материалов. Между тем необходимо охватить все взаимосвязи между естествознанием и техникой, изменения которой всегда опираются на его фундаментальные выводы.
Академик В. Глушков убежден: научно-техническая революция «имеет своим знаменем автоматизацию не только физического, но и умственного труда, полную автоматизацию производства, неограниченное умножение не только энергетической, но и информационно-интеллектуальной мощи человечества».
Но, быть может, здесь сказались профессиональные вкусы автора? В. Глушков — один из крупнейших специалистов по теории автоматов, директор известного на весь мир киевского Института кибернетики АН УССР. А если бы ситуацию оценивал представитель другой области знаний?
Вот, например, мнение физика — члена-корреспондента АН СССР Е. Фейнберта: «Иногда говорят, что принципиально новое приходит с появлением кибернетики. В такой простой форме, без количественного анализа, этот тезис легко оспорить… И часы (особенно часы с кукушкой), и сложный фейерверк во времена Анны Иоанновны — все это устройства кибернетического типа».
Ученый подчеркивает, что и 100, и 200, и 450 лет назад открытия потрясали современников. Что мы не первые, кто в преклонении перед наукой воспевает ее (очередной) «небывалый» переворот. Что изменилась не наука сама по себе: законы ее внутреннего развития остались теми же, что и 400 лет назад. Необычайное, новое в другом — в ее особом положении в нынешнем обществе.
Во-первых, она вовлекла в сферу своей прямой деятельности относительно большую часть населения. (Справка: если прикинуть численность ученых за всю историю общества, то получится, что >9/>10 из них — наши современники, причем каждый четвертый живет в СССР, где в 1975 году насчитывалось свыше миллиона научных и более 3 миллионов научно-технических работников; количество тех и других удваивается менее чем за десятилетие, а к концу века доля их по отношению к трудящимся, занятым в народном хозяйстве, увеличится у нас и в других индустриальных странах с нынешних 2–4 до 10–15 процентов, но скорее всего еще заметнее.)
Во-вторых, резко ускорился переход от теории к практике в системе «наука — техника — производство» (что мы уже видели на многих примерах). Вместо первого критерия или наряду с ним допустим и такой: на исследовательские изыскания затрачивается уже немалая часть национального дохода (в 1976 году на развитие науки у нас отпущено почти 18 миллиардов рублей из 223-миллиардного бюджета СССР, а во всем мире эта статья расходов уже превысила 100 миллиардов долларов, что в 200 раз больше, чем полвека назад).
Или такое мерило: автоматизирована уже ощутимая доля общественного труда (скажем, в США — около >1/>10 всех производственных мощностей). И в этом смысле правы те, кто видит во внедрении кибернетики сущность современного этапа. Благодаря этим качественным изменениям наука стала одним из основных элементов производительных сил.
Вряд ли стоит особенно спорить о точном выборе того или иного показателя. Важны, по-видимому, две основные черты: во-первых, массовость науки, во-вторых, быстрота перехода — от «абстрактной науки к практике», резюмирует профессор, Е. Фейнберг.
