Фридолин, нахальный барсук - страница 35

— Но это же совсем другое дело! — возразила Мушка. — Крысы — отвратительные твари и только хорошо, когда их убивают. Но Фридолин такой миляга, поэтому я буду ему другом.

Этот поистине женский ответ на какое-то время сбил отца с толку, и он ничего не сказал. Потом, как бы подводя итог, он заметил:

— Итак, в войне против барсука моя дочь Мушка не на моей стороне. Она даже собирается помогать своему Фридолину! Очень хорошо! Отлично! Просто чудесно! — Но по тону отца было понятно, что он не находит это ни хорошим, ни отличным, ни чудесным. Он обратился к сыну: — Но ты-то хоть со мной, Ули?

— Само собой, папа, — ответил сын. — Я уже приготовил дубинки, и если я встречу этого Фридолина, то так дам ему по носу, что он сразу загнется.

При этих словах Мушка вздрогнула, но ничего не сказала.

Позднее, перемывая в кухне посуду, мать сказала дочери, вытиравшей тарелки, (вытирать посуду — тоже одна из Мушкиных страстей), итак, мать сказала:

— Сегодня за обедом ты была невежлива с папой, я к этому не привыкла, Мушка!

— Ах, мамочка, — отвечала Мушка, — вежливость, это, конечно, замечательная штука, и я хочу быть очень-очень вежливой. Но когда речь идет о моем Фридолине, я уже не могу думать о вежливости, я думаю только о том, что они хотят его убить, вот почему я так говорю. Это само собой так получается.

На это мать ничего не ответила, и они продолжали молча мыть и вытирать посуду.

Когда папа Дитцен вспоминал ту раннюю осень и войну, начатую со столь широковещательных заявлений, то всякий раз вынужден был признаваться себе, что эта кампания потерпела полный провал. Провал?… Однако провал можно преодолеть, его даже можно использовать как побудительную причину для новых, еще больших усилий — но тут не было ничего подобного! Вся война ушла в песок, целыми неделями никто и не вспоминал про барсука Фридолина, а едва пришла зима, о нем и вовсе думать забыли все, кроме Мушки.

Разумеется, первая запланированная экспедиция к барсучьей норе состоялась, несмотря на то, а может быть, именно потому, что Мушка теперь в войне не участвовала, и несмотря на возникшее опасение, что она своей прогулкой спугнула барсука, то есть что он попросту удрал и теперь его ищи-свищи.

К тому же выяснилось, что Тедди хоть и старалась вовсю, но рыла землю совсем неталантливо: то и дело замуровывалась. Сперва песок и камни так и летели, тучи пыли закрывали солнце. Затем Тедди исчезала в норе, но уже через несколько минут начинала крутить задом, словно штопором — она уже стремилась не столько достать барсука, сколько выбраться назад, на воздух.

Отдохнув несколько минут, подбадриваемая хозяевами, она с новым рвением принималась за дело, и вновь все заканчивалось неудачей. В конце концов ее уже никакой хитростью нельзя было заманить в нору. Тедди, вся в грязи, разгоряченная, кинулась к озеру и долго-долго купалась, желая освежиться. Сколько ни свистели и ни кричали хозяева, ничего не помогало.

Тогда мужчины, отец и Ули, сами пустились на поиски запасных выходов, которые, согласно Брему должны были где-то быть. Тут следует признать, что между… соратниками не было ни единства, ни дружеского расположения. Отец с явной иронией отказался от дубинок, изготовленных сыном, и вдобавок еще насмешливо осведомился, не целесообразнее ли взять с собой, к примеру, телеграфные столбы или средних размеров дуб? Сын же остался при своем мнении — для мощного удара нужна и дубинка помощнее. Не говоря ни слова, отец взял с собой сломанную подпорку для гороха, а сын упрямо схватил собственноручно изготовленную дубинку. Вот так они, вооруженные до зубов, молча пришли на поле брани.

Этот разлад не мог пойти на пользу военной операции. Очень неохотно они взялись искать запасные выходы, но ни одного не обнаружили, ни того, что был спрятан среди камней и травы на самом берегу озера, ни скрытого в кустах бузины на середине склона, ни того, что был наверху, у края поля, под хворостом.

— Ах, довольно заниматься этой чепухой! — заговорил отец, тем самым нарушив наконец более чем получасовое молчание.