Далее всё происходило стремительно и безукоризненно: с трелями боцманских дудок последовала команда: «Свистать всех наверх, паруса ставить!» И матросы одномоментно разбегаются строго по своим местам для постановки парусов.
– Марсовые к вантам (канатные лестницы к мачтам), все паруса отдавать! – Здесь как ни гляди, а всё равно не узреть ту синхронность, с какой буквально разлетаются моряки по вантам, затем поочерёдно по ярусам рей (перекрестья мачт) и отдают сезни (фалы крепления парусов). И в этот момент моряк борется с ветром, удерживая парус руках, стоя на рее!
– Паруса отдать! – лишь после этой команды паруса отдают (отпускают). После вываливания парусов следует команда:
– С реев долой! – тут же марсовые сбегают с реев на ванты, а по ним вниз на палубу. И это с высоты 50–60 метров.
Описанная картина для восприятия новорожденного секретаря миссии была более чем шокирующая. А с другой стороны он пытался внять разумом необходимость и многогранность этого адского действа. И это при крепком морозце и умеренном (пока) ветре. Иван Александрович на время задержался, созерцая им ранее неведомое. Душа его замерла, оцепенела при восприятии истинного чуда… Феерия постановки парусов разыгрывалась по всем мачтам будто по мановению волшебной палочки в руках старшего офицера.
Архимандрит Аввакум меланхолично обходил мачты с распущенными парусами и окроплял их поочерёдно вкупе с матросами на них. Его пышная борода, овеянная розой ветров всех широт была несколько вздёрнута к небесам. Он самозабвенно читал молитву – обращение к Святому Николаю Чудотворцу, охранителю душ морских. Все замерли, внимая к молитве:
«О всехвальный, великий чудотворче, Святителю Христов, надежда всех христиан, отче Николае! Молим тя, буде надежда всех христиан, верных за кормитель, плачущих веселие, болящих врач, по морю плавающих управитель, убогих и сирых питатель и всем скорый помощник мирное зде поживём житие и да сподобимся видети славу избранных Божиих на небеси, и с ними непрестанно воспевати по-клоняемого Бога во веки веков. Аминь!»
Священник чеканил каждое слово молитвы не токмо ради ритуального священнодействия: он знал, что на Палладе есть ещё один человек, знающий Священное писание и молитвослов не менее, а то и более досконально, нежели архимандрит с учёной степенью богослова. И это был сам руководитель экспедиции адмирал Путятин.
По окончании молитвы адмирал, а за ним пассажиры катера уже сообща разошлись по каютам. За ними последовали упомянутый батюшка архимандрит Аввакум и Член дипломатической миссии капитан-лейтенант Посьет. С окончанием аврала матросы горохом ссыпались на нижнюю палубу к обогревателям.
Далее постараемся по возможности расширить круг наших знакомств. Чего сделать со всем составом нижних чинов числом 439 человек сможем лишь эпизодично, да и то условно. Что касаемо офицерского состава и чиновников, то Ефиму Владимировичу довелось подбирать их для предстоящей экспедиции более чем тщательно. Здесь были дипломаты, переводчики-востоковеды, геодезисты-картографы-океанографы и достаточное количество вахтенных и строевых офицеров.
Грандиозность происходящего заставляла душу писателя впадать в смятение: стоит ли ему ввязываться в эдакую «кумпанию». Но тщетны были его розмыслы на попятную. Теперь он лишь государственный человек и «обязан аки губка впитывать круговерть событий на фрегате и вокруг него происходящих». Путятин будто прочёл его потаённые мысли и изрёк: «А что, Ваше благородие, милейший Иван Александрович, не угнетает Вас сия картина рождения корабля? С позволения сказать, его души? Ведь население нашего фрегата и есть его мятущаяся душа! Запоминайте, вникайте в её нюансы, фибры. Вам предстоит стать частью, а то и зерцалом нашим во всех тяготах флотской жизни…»
«Фибры» и «нюансы» не заставили себя ждать. Благодаря предстоящему походу в своём будущем писатель определился в большей степени как русский моренист.
Окунаясь во многочисленные корабельные биографии здесь рискну внести некие лирические отступления. Милостивые государи, вам, рискнувшим предсказывать судьбы спущенных на воду, вновь рожденным кораблям идти дальше душевных сентенций. Душа склонна к переживаниям, болезням и, увы, кончине, подчас трагической.
