— Да, так хорошо.
С этими словами он встал и просунул руки в жилет, который поднес ему Нэпп, и взглянул из глубины комнаты на Джеймса.
— Слушаю? — сказал он.
— Прошу прощения у вашей светлости, здесь мисс Мерривилл, хочет поговорить с вами, ваша светлость, немедленно! — объяснил Джеймс. — По очень срочному делу! — добавил он.
Маркиз, казалось, был слегка удивлен, но все, что он сказал, было:
— Вот как? Скажите мисс Мерривилл, что я сейчас спущусь к ней. Сюртук, Нэпп!
— Хорошо, милорд. Она будет ждать вашу светлость в библиотеке.
Сняв с себя этим ловким маневром всю ответственность за отклонение от принятых правил, Джеймс благоразумно удалился. Нэпп заметил, подавая лорду платок, что удивлен, почему Уикен не пригласил мисс Мерривилл в гостиную, но Алверсток, надевая через голову ленту, на которой висел монокль, просто сказал, что у Уикена должны быть на это причины.
— Через несколько минут, элегантный, в темно-синем сюртуке, безупречно облегающем фигуру, светлых панталонах и начищенных до блеска высоких сапогах с кисточками, он спускался по лестнице, внизу которой его ждал Уикен.
— Почему в библиотеке, Уикен? — спросил он. — Разве моя кузина не достойна того, чтобы быть принятой в гостиной?
— Конечно, милорд, — ответил Уикен. — Но мисс Мерривилл не одна.
— Я так и подумал.
— Я не имею в виду даму, которая пришла с ней, милорд. Но там еще трое, которых мне показалось более подходящим провести в библиотеку, чем в гостиную.
Зная своего дворецкого с детства, Алверсток не ошибся, поняв, что гости далеко не профессорского сословия. Другим, не знавшим Уикена, его лицо могло показаться непроницаемым, как у сфинкса, но Алверсток прочитал по нему совершенно ясно, что тот глубоко не одобряет компанию мисс Мерривилл.
— Ну, так кто же они такие? — спросил Алверсток.
— Видите ли, милорд, судя по форме, двое из них какие-то служащие.
— Господи! — сказал Алверсток.
— Да, милорд. Еще там собака, здоровая собака. Я не понял, какой породы.
— Бог мой, и она там? Интересно, какого черта… — он замолк. — Что-то говорит мне, Уикен, что за этой дверью меня ждут неприятности!
— О нет, милорд! — заверил его Уикен. — Я думаю, что собака не такая уж и свирепая.
Он открыл дверь в библиотеку и придержал ее для Алверстока. Тут он пережил небольшой шок: когда Алверсток задержался на пороге, чтобы оглядеть собравшуюся у него в библиотеке компанию, Лафра, лежавший у ног Фредерики, узнал в нем того славного гостя, что нашел и почесал у него на спине то самое место, до которого он никак не мог добраться сам, радостно гавкнул и бросился к нему. В этот момент Уикену показалось, что он хочет напасть на маркиза, а остролицая дама, не обратив внимания на прижатые уши и бешено виляющий хвост, завопила и стала призывать всех присутствующих в свидетели, что она была права с самого начала: эта тварь — бешеная, и надо ее пристрелить.
Маркиз, сдерживая радостные порывы пса, сказал:
— Спасибо, дружок! Я очень рад тебя видеть, но хватит! Сидеть, Лафф! Сидеть!
— Парковые служители многозначительно переглянулись: не было никаких сомнений — собака точно принадлежала маркизу. Фредерика, увидев, что Лафра полностью искупил свое безобразное поведение, поднялась и подошла к Алверстоку со словами:
— О, кузен, вы не представляете, как я рада, что застала вас дома! Эта ваша противная собака втравила меня в такую неприятную историю! И запомните, больше я никогда не пойду с ней гулять вместо вас!
К ее глубочайшему облегчению, он принял это не моргнув глазом и, нагнувшись, чтобы похлопать Лафру, спросил:
— Вы пугаете меня, Фредерика! Что он натворил?
— Рассказать ему об этом попытались сразу трое, хором. Он остановил их:
— Не все сразу, если хотите, чтобы я хоть что-нибудь понял!
Фредерика и фермер помалкивали, но остролицую даму, казалось, не проведешь. Она сказала, что пусть болтают что хотят о барселонских овчарках, если им нравится, но она не верит ни одному слову, и скоро дойдет до того, что нельзя будет спокойно гулять в парке, где на людей набрасываются бешеные собаки.
Маркиз прибегнул к своему самому убийственному оружию: он поднес к глазу монокль. Сильные мужчины бледнели, когда этот монокль был наведен на них. Остролицая же не побледнела, но слова застряли у нее в горле. Маркиз сказал:
