— Боюсь, что ее там просто нет, — извиняющимся тоном ответил он, неторопливо подходя к камину и потянув за шнур звонка, — так же, как и почты. Можете послать человека с поручением, но, боюсь, это очень дорого, и потом, его могут там просто убить. Даже не знаю, что вам посоветовать.
— Я говорю об английской таможне, милорд! — сказала она, сверкая глазами.
— О, это абсолютно лишнее! Я ведь говорил не о том, что контрабандой ввез ее в страну, я просто тайно вывез собаку из Балукистана.
Она сказала дрожащим от возмущения голосом:
— Даже если и так, вы не имеете права выпускать диких собак гулять по парку, и я доложу об этом соответствующим властям, предупреждаю вас, милорд!
— Дорогая мэм, мне нет никакого дела до того, что вы собираетесь выставить себя на посмешище. Могу добавить, что я вообще не понимаю, какое вам до всего этого дело. Вы сообщили мне, что собака на вас не нападала, чему я охотно верю. Вы также сообщили мне, что явились в мой дом, потому что вам стало ясно, что эти господа — вы обозвали их низкопоклонниками — готовы были разрешить собаке порвать всех гуляющих в парке, чему я не верю! Оказывается, вы просто суетесь не в свое дело! Если бы меня спросили, что я думаю ею поводу этого инцидента, я был бы обязан признать, что эти люди пришли, совершенно законно, сообщить мне о безобразиях моей собаки и потребовать ее усмирить. Но раз они, непонятно почему, пришли с такой навязчивой и не имеющей отношения к делу особой, у которой недостает ни воспитания, ни разума и которая взялась выполнять их обязанности, значит, им самим не под силу изложить мне свою жалобу.
Он бросил взгляд на открытую дверь, где стоял Уикен с каменным лицом.
— Будь добр, проводи даму! — сказал он. — И пригласи ко мне мистера Тревора!
Эта блестящая речь, которую Фредерика выслушала с трепетом, а служители парка — с одобрением, заставила остролицую даму возмущенно закудахтать. Никогда, за всю жизнь, ее так не оскорбляли, попыталась она внушить его светлости. Но лорд, потеряв к ней всякий интерес, уже открывал свою табакерку, а Уикен, прерывая ее невнятное бормотание, сказал голосом, лишенным какого бы то ни было чувства:
— Прошу, мадам.
Остролицая лама покинула комнату с красными пятнами на щеках. Никто, и менее всех Уикен, не был удивлен ее бесславной капитуляцией, а младший из служителей позже признался старшему, что считает, что тому, кто хочет заткнуть такую старую ведьму, нужен надежный тыл.
Фермер, однако, в целом одобрив избавление от остролицей, ничуть не утешился этим. Он начал объяснять маркизу всю глубину преступления Лафры, печальные последствия для молочных коров их панического бегства и свою горькую участь, которая находится в руках хозяина этих коров, если он обнаружит хоть малейшую рану хотя бы на одной из них.
— Ну, это уж вряд ли! — сказала Фредерика. — Вас послушать, так они бежали от него через весь город, ведь это не так! Хотя, если уж вы выпускаете коров в общественный парк, то должна заметить…
— Нет, кузина, вы уж помолчите! — мстительно перебил ее маркиз. — Ведь я договорился с вами, что вы поведете Лафру в Гайд-парк, так что, я считаю, во всем виноваты вы.
Фредерика, пряча лицо в платок, дрожащим голосом признала, что он прав.
— Не беспокойтесь! — сказал маркиз, обращаясь к молочнику.
— Это дело будет улажено! Ах, вот он, входи, Чарльз!
Мистер Тревор, ошеломленный сценой, открывшейся ему в библиотеке, сказал:
— Вы посылали за мной, сэр?
— Да. Эта моя балукистанская гончая, с которой кузина прогуливалась по моей просьбе, доставила мне неприятности. Мне грустно говорить об этом, но он… он недостойно вел себя среди коров в Грин-парке.
Мистер Тревор мог удивиться, но он был сообразительным молодым человеком, и предупреждающий взгляд, брошенный его хозяином из-под ленивых ресниц, был необязателен. Он спокойно сказал, что весьма огорчен, и когда взглянул на «балукистанскую гончую», которая с интересом обнюхивала его ноги, только едва заметная улыбка в уголках рта нарушила его серьезную мину.
— Конечно! — сказал лорд. — Я так и думал, что ты тоже расстроишься, и убежден, что могу доверить тебе это дело.
