Что-то напоминает, такое знакомое...
Она смотрела, как спокойно вздымается грудь спящего Сива, и память ее снова и снова возвращала ее к этой заковыке. Что это такое? Какая-то темная и зловещая ассоциация, притаившаяся глубоко в подсознании.
Ее взгляд упал на толстенный том под заглавием «Секреты самураев: боевые искусства феодальной Японии». То темное и зловещее снова начало ускользать, едва приблизившись к кромке сознания. Она взяла книгу с полки и начала лихорадочно листать ее.
У нее было много книг о восточном холодном оружии, оставленных ей в наследство бывшим ее дружком по имени Кен, помешанном на этом деле. «Японские клинки — это почти одушевленные существа», — сказал он ей как-то. По его словам, чтобы изготовить такой клинок, надо множество раз отпускать заготовку, сворачивать ее пополам и снова ковать, пока ее поперечное сечение не примет вид рулета, состоящего из десяти тысяч слоев. Такой клинок будет настолько гибким, что его можно согнуть пополам, — и он не сломается. А лезвие его такое тонкое, что, если смотреть на него в упор, то оно делается буквально невидимым. А уж прочность его и вовсе невообразимая: проходит сквозь стальные доспехи и человеческие кости и сухожилия, как сквозь масло. Все это делает японские клинки идеальным боевым оружием.
Диана вдруг оторвала взгляд от страниц книги и перевела его на стену над диваном, на котором спал Сив. На стене красовался раскрытый веер с нарисованной на нем идиллической сценкой: маленькая птичка над цветущей веткой сливы. Ей очень нравился этот веер. Молодец Кен, что вспомнил о ней и прислал ей его в подарок.
Кен больше всего на свете любил холодное оружие. Когда Диана познакомилась с ним, он потратил уже лет десять своей жизни, пытаясь разгадать тайны японского клинка. В конце концов, разочарованный, он собрал свои манатки и махнул в Японию, где поступил в ученики к последнему великому оружейнику, семидесятипятилетнему старцу, на которого в Японии смотрели, как на живое национальное достояние.
Увлечение Кена передалось и Диане, которая тоже собрала небольшую, но ценную коллекцию ножей. И вот теперь, листая книгу и прихлебывая из чашки жасминовый чай, она вдруг вспомнила нечто, сказанное ей однажды Кеном. Большинство людей — и даже коллекционеров — говоря о японском холодном оружии, имеют в виду катана,мечи и танто,ножи. Однако самую большую выдумку и изобретательность японские оружейники проявили, создавая специализированное оружие.
Диана опять посмотрела на японский веер: какой он широкий, какой красивый, какие тщательно продуманные пропорции! И вдруг холодок пробежал по всем ее членам. Вот она, та темная и зловещая ассоциация, что все ускользала от нее! Прямо перед ней!
— Господи Иисусе! — прошептала она, вспоминая волнистую линию среза на шее у обоих людей, убитых в Нью-Ханаане, и обратилась к разделу книги, посвященную боевым веерам.
Вот оно что! Теперь она знала, каким образом убит брат Сива!
Она посмотрела в ту сторону, где спал Сив, но не решилась разбудить его. Он так вымотался, что у него даже лицо подтянуло. Краше в гроб кладут. Сейчас для него сон куда важнее, чем ее откровения. И ей бы тоже не мешало поспать. Она сомкнула ресницы, но сна, как и прежде, ни в одном глазу.
А Сив, который спал на ее диване, такой близкий и такой далекий, летел на крыльях сна, легкий как пушинка, в ту страну, где перемешано то, что видишь так часто, с тем, чего не видал никогда.
Он и Доминик снова вместе. Годы разлетелись, как голуби, по поднебесью, курлычут, невидимые, в зарослях кустарника. Братьям снова по двадцать лет, снова идут они страшными, как тяжелый наркотический сон, тропами нескончаемой Вьетнамской войны. Кровавое марево застит солнце. Вьетнам — единственное место в мире, думает Сив, где небо желтого цвета.
Сив и Дом в черных гимнастерках Красных Кхмеров переходят через границу между Вьетнамом и Камбоджей. Никто не знает, где они и чем занимаются даже в штабе думают, что они просто прочесывают близлежащие районы на предмет диверсантов. Но у них особое задание, о котором ничего не знают в их штабе.
