Сутан он увидел на площадке для встречающих. Она всматривалась в лица пассажиров, сходящих с борта самолета. Так вот она какая: подружка Терри. Что-то это никак не укладывалось в его голове, как он ни старался.
Она была еще более красивой, чем тот образ, что хранился в его памяти. Время подчеркнуло экзотику ее черт, частично кхмерских, частично французских. Увидав его, она сняла темные очки.
На ней была блузка темно-зеленых, лазоревых и розовато-лиловых тонов, черные облегающие брючки, коротенькие сапожки того же цвета. Ее длинные, невероятно красивые ноги по-прежнему казались позаимствованными у какой-нибудь un petit rat, юной балерины из Парижской Оперы.
Крис заглянул в ее карие глаза, в которых плавали зелененькие точки, и произнес ее имя внезапно дрогнувшим голосом.
— Сутан!
— Привет, Крис!
Как все это прозаично! Совсем не так, как он представлял себе эту встречу в воображении. А теперь-то что делать? Просто улыбнуться друг другу? Обняться? Все так чертовски неудобно!
Она расцеловала его в обе щеки. Когда они шли к ее машине, она обернулась к нему.
— Это путешествие, конечно, не может быть для тебя приятным, но я попытаюсь сделать его для тебя хоть чуточку менее мучительным.
У Криса вертелось на языке спросить, как она собирается сделать это, но он промолчал. За время перелета он ничего не ел, потом этот сон урывками. Проснулся совершенно не отдохнувшим. Ощущение прескверное.
— Сейчас, — сказал он, — щурясь от яркого солнца, — я бы не прочь принять душ.
— Это нетрудно организовать, — сказала Сутан. Потом показала жестом на машину. — Береги коленки, когда садиться будешь. В этих спортивных машинах всегда некуда ноги девать.
Это была «Альфа Спайдер» медвяного цвета с белыми кожаными сидениями. Брезентовый верх был опущен, и ветер, даже когда она разогнала машину с приличной скоростью, был нежен, как шепот.
Ницца, вся белая и оранжевая, взбиралась с грацией танцора вверх по склонам холмов, спускавшихся к лазурному Средиземному морю. Сюда, мрачно подумал Крис, приезжать на медовый месяц или с любовницей, а не для того, чтобы забрать тело убитого брата.
Сейчас доберемся до дома, там душ и примешь, — сказала Сутан.
— До дома? Не до моего отеля?
— Я взяла на себя смелость ликвидировать твою бронь, — сообщила Сутан. — Решила, что тебе будет удобнее у меня.
Крис на это ничего не возразил, и она приняла его молчание за согласие.
— Я подумала, что тебе захочется побыть с... вещами Терри.
— С чем, с чем?
— Ну, с тем, что осталось после него: фотографии, письма...
— Мы никогда не писали друг другу, — сказал Крис, сам удивляясь, как он до сих пор может злиться на Терри за это.
Она повернулась и посмотрела на него.
— Да, ты мне говорил. Но разве тебе не любопытно взглянуть на разные памятные вещицы, что он хранил, вероятно, потому, что они были для него важными?
Крис откинулся на подголовник сидения. Что мне действительно любопытно, подумал он, так это то, какие у тебя чувства по поводу того, что ты спала с двумя братьями.
— Честно говоря, не знаю. Я даже не представляю пока, каким образом смерть Терри изменит мою жизнь. Я даже не знаю, изменит ли вообще.
— Тогда я могу сообщить тебе приятную новость, — сказала Сутан, прибавляя скорости после того, как они вышли из-за поворота. — Она уже изменила. Ты ведь здесь, не так ли?
Крис повернулся к ней. Ее высокие скулы были слегка подрумянены, иссиня-черные волосы заплетены в замысловатую косу.
— Скажи мне, — спросил он, — сколько у тебя уходит времени на то, чтобы так уложить волосы? Сутан засмеялась. — Больше часа.
— Результат стоит трудов.
Она кивнула, улыбаясь.
— Спасибо.
Крис помнил Сутан как человека доброго, веселого, открытого. Ничего в ней не было враждебного, как, например, в Терри. Терри всегда воплощал для него враждебную силу.
И дом Терри оказался совсем не таким, каким он ожидал его увидеть; светлая квартира с высокими потолками, выходящая окнами на бульвар Виктора Гюго, с его сочной зеленью платанов и яркими цветами на клумбах. Мебель была мягкая, менее мужественная, не такая, на которой, по его мнению, Терри должен был чувствовать себя комфортно. Тем не менее, Терри здесь был, по-видимому, счастлив.
