— А во-вторых… — Рылеев опять помолчал. — Во-вторых, ситуация, как вы все знаете, благодаря господам гвардейцам сложилась действительно критическая. Сегодня вечером в этой зале пройдет собрание членов Северного общества, на котором будет присутствовать князь Трубецкой. Поэтому я специально попросил вас прибыть с утра, чтобы принять окончательное решение до того, как это случится. На завтра, как известно, назначена присяга новому императору, поэтому у меня есть все основания полагать, что наш «военный» штаб сегодня вечером примет решение выступать.
Практически всю свою вступительную речь Рылеев проговорил с презрительно-саркастической улыбкой на лице, что не оставляло никаких сомнений по поводу его отношения к затее «господ гвардейцев».
— Кондратий Федорович, — в общей тишине произнес Мордвинов, — я слышал, князь Трубецкой сильно занят созданием не то манифеста, не то конституции…
— Это так, ваша светлость, — с легким поклоном ответил Рылеев. — Как вы знаете, наш «генералитет», — здесь Рылеев опять скривился, — в лице господ Волконского, Пестеля, ну и конечно Трубецкого, спит и видит диктатуру после устранения императорской семьи. А их сиятельство изволили возомнить себя даже будущим диктатором!
— А что, по-вашему, произойдет, когда князь узнает об истинных мотивах и целях вашей деятельности? — чуть картавя, произнес Сперанский.
— Нашей деятельности… — выразительно надавив на слово «нашей», поправил его Рылеев. Сперанский чуть смутился и, промокнув платком начавшую поблескивать лысину, все же поправил себя:
— Нашей деятельности.
— Вы, ваше высокопревосходительство, — невозмутимо заметил Кондратий Федорович, — по-видимому, недооцениваете амбиций полковника Пестеля. Пока господа офицеры будут делить государственные посты и обязанности при новой власти, мы спокойно закончим начатое дело.
Рылеев замолчал, и все взоры выжидающе обратились к Мордвинову. Красавец адмирал тряхнул седовласой гривой, кашлянул в белоснежный батистовый платок, затем неторопливо достал из кармана золотой брегет и, откинув крышку, молча уставился на циферблат. Был почти полдень. Секундная стрелка приближалась к двенадцати. Когда все три стрелки сравнялись, послышалась тонкая механическая мелодия. Когда она доиграла до конца, с кронверка Петропавловской крепости взвился легкий дымок, и через несколько секунд до собравшихся докатился приглушенный расстоянием звук артиллерийского выстрела.
Как будто что-то доказав невидимому оппоненту, адмирал удовлетворенно захлопнул крышку часов и картинным жестом убрал их в специальный карман своего роскошного мундира.
— Я говорил с матушкой вдовствующей императрицей, — как театральный трагик, хорошо поставленным голосом начал адмирал, — она, конечно, владелица одного из крупнейших пакетов акций нашей компании, и мы, соответственно, целиком можем рассчитывать на ее поддержку, но…
Адмирал опять сделал долгую паузу и обвел взглядом присутствующих, как бы желая удостовериться, что его слушают. Присутствующие не просто слушали, а внимали каждому его слову. Удовлетворившись этим и перейдя на полушепот, как того требовал жанр высокой трагедии, адмирал наконец закончил:
— …но она еще и мать! Она и так крайне переживает. Вы понимаете, этот отказ от престола Константина Павловича… Да и потом, Мария Федоровна очень боится за Николя, зная, как он непопулярен при дворе и в гвардии…
Присутствующие все прекрасно понимали. Особое расположение, коим пользовался адмирал у матери-императрицы, ни для кого не было секретом.
— Я слышал, — вставил в полной тишине отогревшийся с мороза Куракин, — Трубецкой настаивает на уничтожении семьи…
Все вокруг стола замерли. Князь перевел испытующий взгляд на Рылеева.
— Вы правильно осведомлены, ваше сиятельство, — глядя в глаза Куракину, просто ответил председатель собрания. — Настаивает. Но я принял меры. К дворцу будет направлен Каховский. Он получил необходимые инструкции. Николай останется жив.
Мордвинов медленно поднялся из-за стола. Молча пройдясь взад-вперед по зале, он вновь обернулся к Рылееву.
— Вы понимаете, Кондратий Федорович, что осечки быть не должно. Я дал слово императрице!
