Формула всего - страница 154
Она лежала лицом вниз. Какое-то мгновение Драго колебался, но потом в голове его что-то переключилось, на сей раз окончательно, и он, не колеблясь, подхватил ее на руки – косынка сбилась, и волосы упали, как черный занавес.
«Не ходи по мертвым следам. Иди по живым».
Предупредила.
Хотела, как лучше.
А теперь – не уйдешь.
Он целует ее в лоб и несет к экипажу. На облучке сидит старый знакомый. Драго на него не обращает вниманья. Незнакомец снисходительно молчит, но глаза его смеются.
Цыган обходит «Голубку» сзади и бережно, как спящую, укладывает девушку на свою лежанку, говорит ей что-то.
Теперь – Буртя.
Антощ о нем ничего не знает и поэтому, когда Драго выносит на руках тело мертвого брата, салахор решает, что это его сын.
«Смерть – пришла», – Антощ ставит точку, но при этом не смеет даже перекреститься, потому что находит в этом что-то нечестное, по крайней мере, его правую руку останавливает именно что пусть и непонятное для него самого, но вполне определенное чувство неуместности этого жеста.
Драго поднимает взгляд на Плаща. Тот указывает на север:
– Они ушли туда. Ты едешь?
Едет.
Плащ берет вожжи. Антощ едва успевает заскочить на почти ускользающую от него подножку.
Через сотню шагов на обочине дороги их встречает человек. У него черная лохматая борода. Он приветствует «Голубку» поднятой рукой. Драго ответно поднимает руку. Это Муша. Они поняли друг друга.
Экипаж проносится мимо старика, и тот остается стоять где был, провожая глазами: «Туда-сюда».
Ветер гуляет, но ни один волос на Муше не шевелится, а земля под ногами ощущает не больше, чем вес от тени верстового столба – полуденной, четкой.
Мертвые к мертвым, живые к живым.
Плащ погоняет, капюшон его сброшен.
Антощ скрупулезно осматривает «Bergson» – пулемет готов. Месть будет четкой.
Драго тверд и холоден.
Кони несут.
По левую руку – восходящее солнце.
Мчится «Голубка» – непременно вперед, по костлявой дороге, хрустя в суставах, но не ломаясь – мастера из Ствильно работали на совесть.
Дорога лежит сквозь деревню Мукчево. Следы ведут к ней, но кончаются там или тянутся дальше, в другую деревню – это надо проверить.
На центральной улице, против колодца, собрались мужики. Перед ними выступал «господин управляющий», прибывший утром из барской усадьбы по строительному делу. Штришочки усов и ухоженные ногти делали его почти иностранцем. Он что-то объяснял окружавшей толпе – суетливо, как подросток, но сельский староста, стоявший с ним рядом, задумчиво кивал.
Летящую «Голубку» заметили издали. Когда она вихрем пронеслась мимо, мужики сняли шляпы: «Забубенный помещик», а потом все дружно посмотрели на управляющего, надеясь, что тот им сейчас разъяснит, что за важная птица побывала в Мукачеве – пускай и проездом, но управляющий, сам удивленный не меньше прочих, спросил у старосты:
– Кто бы это мог быть, Михей?
Тот буркнул в ответ что-то неразборчивое.
– Эх, Михей Иваныч, ничего-то толком от тебя не дознаешься! – произнес управляющий с усталой укоризной, которая за годы начальствования прочно вошла у него в привычку.
– Надыть знать не можно.
Управляющий, как всегда, не понял ничего, кроме того, что староста согласен с его упреком.
Тут кто-то спросил:
– А вы кучера видели?
Это вызвало бурю!
– А ты не видел?
– Нет, я не видел!
– И я не видал!
– Господи прости!
– Я думал – показалось!
– И я!
– И я!
Мужики переглянулись. Кому-то одному могло и привидеться, но сразу всем!..
Малорослый старикашка с клоками волос, торчащих как попало, суетливо перекрестился:
– Нечистая сила!
Это вызвало смех, и довольно бурный, который, впрочем, мгновенно прекратился – стоило увидеть, как лихая «Голубка» возвращается обратно.
Гаже смотрели во все глаза, но место на облучке по-прежнему пустовало, лошадиная прыть никем не управлялась, и, однако же, кони бежали так, словно их исправно погоняли кнутом и кричали: «Н-но! Залетные! Н-но!»
Необычный экипаж вновь промчался мимо.
– Каруселят, – сказал кто-то.
В этот момент Плащ дернул поводья, и «Голубка» встала метров за сто от собравшихся крестьян. Стало видно пулемет – как он вскинулся, и дуло провело черту – слева направо.
