Аллегри не мог наглядеться. Роза была совершенна. Волшебник с флейтой создал ее прямо из головы, настолько реальную, что все остальное просто меркло перед ней. И, что самое невероятное… она благоухала. Никогда раньше запахи не появлялись в его снах.
Аллегри услышал скрип песка и поднял голову. Человек подошел к нему и протянул флейту. Лица по-прежнему не было видно.
Затем сон кончился. Он оставил ощущение горечи — Аллегри так и не смог взять флейту в руки; но в нем была и надежда.
Где-то в мире существовал такой инструмент, художник не просто верил в это, он — знал. Краски и кисти отныне потеряли для него смысл: чем он всю жизнь занимался, как не рисованием бесконечных черновиков и набросков, в сравнении с тем, что могла флейта?
Он перенес свой сон на холст, и эта картина стала последним его произведением, шедевром творчества мастера Эль Аллегри. Больше художник не рисовал.
Утром служанка нашла деньги — горсть золотых монет с изображением альбатроса — и записку от хозяина.
"Что хотите, то и делайте с домом. Картину продайте. Э.А.".
До столицы архипелага было два дня пути неспешной рысью, однако Аллегри так не терпелось там оказаться, что он едва не загнал лошадь до смерти, и уже утром следующего дня вступил в город. Лошадь вяло брыкалась. Чувствовалось, что ей очень хотелось сбросить седока, но воспитание и усталость не позволяли ей это сделать.
Аллегри спешился. Мышцы ног сводило от боли — все-таки ему было пятьдесят пять, а не пятнадцать, и кроме того, он вообще не любил конные прогулки. Особенно длительные.
Из всех людей в этот час на площади были только стражники и нищие, расположившиеся по разным ее сторонам. Бродяги спешно наводили марафет: грим, культи, ароматические смеси для "гноящихся язв", рваная одежда… Все шло в ход. Они знали — чем отвратней выглядишь, тем быстрее тебе подадут.
Стражники видели этот спектакль каждый день, и он их совершенно не интересовал. Некоторые из них зевали, а другие ковырялись в носу и мечтательно щурились, ожидая конца своей смены.
Появление Аллегри привлекло всеобщее внимание. Нищие сразу поняли, что у человека в рыбацкой одежде лошади не может быть по определению, и потихоньку, по одному, стали прибиваться к художнику. Сначала они просто просили, а потом, когда образовалась толпа, обнаглели и начали хватать художника за одежду. Один даже сорвал шарф, за что получил не очень умелый, но ощутимый удар в плечо.
Денег они так и не добились, однако ко входу во Дворец Мьон Аллегри подошел с крайне назойливой свитой, которую пришлось разгонять стражам.
Во Дворце жил, пожалуй, его единственный друг — и по совместительству, настоящий король Архипелага Чайка, Мирлинд. Вообще-то, эту должность занимал его дядя Долин, однако тот куда лучше управлялся с бутылкой, чем с государством.
Дворец Мьон в народе иногда называли "раковиной". Он резко отличался от остальных домов столицы, да и вообще архипелага, и виной тому было желание королей продемонстрировать свою магическую силу. Спирально закрученная башня нависала над городом, опираясь только на полуовальный вход и не падая, несмотря на крен в тридцать пять градусов в сторону центра. Те, кто видел ее впервые, пугались не на шутку, к вящему удовольствию местных жителей.
Сам Аллегри искренне считал ее уродливой и не стеснялся говорить об этом Мирлинду. Тот, однако, только смеялся в ответ.
Аллегри провели в холл, гигантское помещение с бледно-голубыми, перламутрового оттенка стенами. Тот же безумный архитектор разбросал по ним целую сеть овальных окон разного размера, и теперь на полу лежал причудливый узор из пятен солнца.
Ожидая короля, Аллегри рассеянно прохаживался по этому узору, не замечая, что кроме него, в холле появился еще один человек. Тот возник словно из ниоткуда, и, увидев художника, застыл на месте.
— Аллегри? — наконец, спросил он.
Художник вздрогнул и обернулся. Лицо мужчины показалось ему знакомым, вот только… более взрослым, что ли?
— Редмонд?
Тот улыбнулся, рябые, в оспинах щеки приподнялись к вискам. Редмонд Мьон не мог находиться на солнце больше десяти минут — кожа начинала зудеть и покрывалась сыпью. Поэтому днем путь на улицу был ему заказан.
