Глава 7. ЗДЕСЬ ПРЫГАЛ И ДОПРЫГАЛСЯ…
Позволим себе небольшое отступление, дорогой читатель. Об этом "безумном мире" одного двора можно рассказывать по-разному: как говорится, впрямую, вкривую, опосредованно… И даже со стороны! Со стороны тех, кто сидит то, что мы не видим. Показывая видимое, мы показываем то, что мы видим. А слыша то, что видят другие, мы видим то же самое глазами других. Не правда ли? — как говорят англичане, великие субъективисты, подразумевая тем самым, что не в одной только правде дело.
— … Вот Масюков разбегается… — сказал диктор Виктор. — Рядом с ним на этот раз молча бежит его тренер Гуляева. Что?.. Что-то помешало ему сделать прыжок. Он возвращается обратно… Очевидно, не рассчитал шаги… Снова разбегается!.. Толчок!.. Прыжок… Мимо!.. Не взята высота! — сказал диктор.
— Не взял! Не взял!.. — И Елена тихо запела: "Ах вы наше Сиятельство и кубков, и медалей, с победой привезённые нами издали из дали!.."
Вита с любопытством смотрела на незнакомую девчонку со скромной причёской и очень простенько одетую. Лицом она напоминала Стеллку, с которой стёрли косметику и переодели со вкусом.
— А вам чего ещё здесь надо? — сказала Вита.
— Не чего, а кого. Ларионова надо.
— Его сейчас нельзя отвлекать. Он спит, — предупредила Вита.
— Это вам его нельзя отвлекать.
— Минуточку, ваше лицо мне очень знакомо. По-моему, я вас здесь уже видела? Вы не Стеллка?
— Это вы мою близнецовую сестру видели, она у нас действительно Стеллка, а я Степанида, меня зовут Тихая пристань, — хорошо улыбнулась девочка.
— Пристань?.. Это уж не от слова ли "приставать" к чужим мальчикам! — всполошилась Вита.
— Нет, это от слова, что ко мне чужие мальчики охотно пристают. — И Степанида ушла с независимым видом, рассматривая фанерные "статуи".
Вениамин мгновенно проснулся:
— Всё! Я готов!
Он вскочил и тут же присел.
— Ой!.. Гена, — попросил он, — помассируй, я ногу потянул…
Цветков начал массировать Ларионову ногу со словами: "Для хорошего человека и рубля не жалко".
Все с криком окружили Ларионова. Гусь растопырил руки:
— Тихо! Тихо! Не все сразу! Не все! Не делайте хора! Когда отдохнет, чемпион ответит на все вопросы и только в порядке живой очереди. Прошу тихо-тихо установить очередь.
К Ларионову, держа под мышкой мемориальную доску, быстро подошла Цветкова:
— Веня, хочешь, я дам тебе что-то почитать?
— Хочу, — согласился Вениамин.
— Читай!
Вениамин взял доску:
— "В этом дворе прыгал и допрыгался…" А кто допрыгался-то? Тут у тебя фамилии нет, — сказал он Тане.
— А кто допрыгается, я того фамилию здесь и напишу, — она забрала мемориальную доску.
— Таня! А почему мемориальная доска пишется обязательно в прошедшем времени: "Здесь жил и работал… поэт такой-то?" Будь моя воля, я бы писал: "Здесь живёт и работает замечательный писатель… или поэт… или спортсмен… или просто хороший человек…" посоветовал ей Вениамин.
— Здорово! А я бы написала: "Здесь живёт замечательный парень, которого я люблю…" Чао…
Она пошла прочь и тут же вернулась, потому что к Ларионову протиснулась Стеллка.
— Я тебе забыла сказать, что я всё достала!.. Ты только скажи, тебе нравится расцветка? — она раскрутила рулон и показала Ларионову.
— Ничего, ярковато немного, — сказал он.
— Сто метров нужно для танцевальной юбки.
— С ума сойти! — ахнул Вениамин. — Ну ладно, зови Степаниду.
Но Стеллка не унималась:
— Я тебе ещё капрон не показала. — Она достала из сумки небольшой кусочек капрона: — Как паутина. Я думаю, он подойдёт для реставрации икон?
— Что надо! Где достала? — сказал Ларионов.
— Где? В комиссионке через знакомых. Да, там, где ты говорил, теперь по правилам и судьи будут.
— Молодец! — похвалил Вениамин. — Зови Степаниду!
Стеллка побежала искать сестру.
"Вот тебе на! — подумала Татьяна. — На Ларионова и материальчик, кажется, уже завёлся… в сто метров… и капрон из комиссионки… и судьи будут… Неужели Гуляева и Фокина правы, и у каждого чемпиона есть двойник?.."
