— Родственничков у тебя будь здоров! — сказал Федор.
— Это ничего, — успокоил я его. — Как-нибудь привыкнем друг к другу.
— Ты, Артюша, Артемон, Артемиус, себя им в руки не давай! — посоветовал Валерий Михайлович. — Тут себя сразу нужно поставить соответственно.
— Хорошо. Обязательно так и сделаю.
— Ладно, ладно, — успокоил его Федор. — Артюша и сам во всем разберется. — Артем… ты, если можно… возьми вот. — Федор вытащил из кармана пачку листов, исписанных его неровным почерком. — Почитаешь когда-нибудь…
— Да ты что, Федор! Твои рассказы надо печатать! Они очень даже нужны людям.
— А… — отмахнулся Федор. — Пустое это, Артемий… Да и не рассказы, а так, повесть… черновик… Я только фамилии и названия станций изменил. «Фомич» получился.
— Прямо! — скомандовал Крестобойников.
Мы обменялись прощальными рукопожатиями.
Вот ушли и эти. И снова я что-то не сделал для них. Да и для всех других. Пусть помогут тебе, Федор, добрые люди!
— Ну, Артем, я думаю, на работу ты в понедельник все-таки явишься. — Это был мой шеф, Геннадий Федорович.
— Конечно, Геннадий Федорович. Какие могут быть сомнения?
— До свиданья.
Ушел и мой шеф с двумя «академиками». Унесли макет марградского универмага… И никого уже больше не осталось возле вагона, лишь на мгновение мелькнул официант с пустой корзинкой.
И тут мне стало так больно, так невыносимо больно, словно я потерял глупо, по своей вине, всех своих товарищей. Захотелось заплакать. Я опустился на колени, поклонился и сказал:
— Спасибо тебе, «Фомич»…
На меня, конечно, смотрели не успевшие еще разойтись пассажиры из других вагонов, но мне не было стыдно.
— Ишь! Печалится! — Это тетя Маша стояла в дверях тамбура. И та, вторая проводница, имени которой я так и не узнал, стояла рядом.
Я встал, поклонился женщинам и сказал:
— До свиданья!
— А вещи вы, граждане, всегда забываете с собой захватить.
Это она говорила о бутылке пришельца.
— Возьмите ее себе на память, тетя Маша, — сказал я. — Это вам подарок от пришельца с другой планеты.
— И возьму, — заявила тетя Маша недовольно. — Мне все равно, пришельца или нет. А без билета не будет ездить!
Вот я и распрощался со всеми… Инга-и все мои уже ждали у входа в вокзал. Я бросился бегом и тут снова увидел Тосю.
Она стояла одна. Ей словно некуда было идти.
— Тося! Прошу тебя, пошли с нами!
— Нет, Артем. Я знаю, куда идти.
Что-то дрогнуло в ее голосе.
Я оглянулся… Слева, метрах в сорока, прислонившись к киоску, стоял Иван… Справа, спиной ко мне, — Семен.
— Хорошо, Тося, — сказал я.
Я побежал не оглядываясь. Я не хотел видеть, в какую сторону пойдет Тося. Да я и сам ничего не смог бы решить, хотя Иван и был теперь моим братом.
И все равно что-то болело в моей душе. Но я надеялся, что встречу их вновь.
Встречу!
— Прощайте, Артемий! — раздался откуда-то голос Обыкновеннова, но самого пришельца я уже не увидел.
— До свиданья! — крикнул я. — Привет ыбрыгымцам!
— При случае обязательно передам, Иванушка… Будьте лю…
Иванушка! Почему Иванушка?! При чем тут Иванушка? Артем я, Артем. Но выяснять было уже не у кого.
И потом, что такое: будьте лю… Будьте любезны? Нет, эта фраза не подходила даже по тону, с которым была произнесена. Будьте лю… Будьте любезны… Будьте людьми! Будьте людьми! Вот что сказал мне на прощанье товарищ Обыкновеннов.
Будьте людьми!
Всегда, везде, при любых обстоятельствах. Что бы ни произошло, оставайтесь людьми. А ведь это подчас нелегко… Особенно когда все твои желания исполняются, а сам ты даже и не знаешь, что они исполняются. Это вроде: все дозволено. Не плохое, не подлое, конечно, а хорошее, лишь самое-самое.
Ты можешь сделать для людей все. Покопайся в своей душе, выверни ее, потряси, найди то, что ты можешь предложить людям с самыми лучшими побуждениями. Да только подойдет ли оно? Нужно ли им? Ведь это хорошее ты будешь делать от своего имени, и только твоя совесть будет судьей твоим мыслям, желаниям и поступкам. Ах, как непросто все оказалось! Тут не наломать бы дров. Тут знать, знать людей надо, да и самого себя, чтобы не совершить непоправимую ошибку.
Положим, что мне-то все дали в долг. Ну, не в долг, конечно, потому что никто не ждет от меня благодарности. И все же… Вот они сделали для меня добро. А сами? А сами?! Значит, не так-то просто творить добро, даже если имеешь для этого все возможности. Добро — это то, что ты можешь отдать на радость другим, поделиться. А что себе? Боль? Вот оно, оказывается, какое добро непростое. Оно не легкое, не лучезарное. Да. Это так. Но в этом счастье, удовлетворение. Смысл жизни!
